в монастыре поражает шизофрения один за другим, а вы – все в порядке, не волнуйтесь? Я никуда не уйду, пока вы мне не расскажете.
Старик грустно посмотрел на психиатра и сказал:
- Папку заберите и постарайтесь незаметно от нее избавиться, здесь не оставляйте. Найдут – сразу поймут, что вы ее принесли, и тогда вы тут останетесь навсегда. И уезжайте отсюда, Павел. Лучше прямо сегодня, здесь становится очень опасно.
Отец Василий кивнул на потолок и Павел вздрогнул: в темном помещении он не сразу заметил, что пятно от пролива сильно увеличился в размерах. Коричневые грязные разводы от потолка тянулись по стене почти до самого пола, хотя влаги психиатр нигде не увидел. Старец закрыл глаза, молитвенно сложил руки и замер, и Павел понял, что не вытащит из него больше ни слова.
Выйдя на двор, он позвонил благочинному и оповестил его, что начал лечение Василия нейролептиками. Отец Дионисий попытался выведать название лекарств, но Павел холодно ответил, что схема лечения – врачебная тайна.
- Иди ты к черту, прощелыга, – пробубнил он себе под нос. Ничего старцу он на самом деле не давал, решив, что пока не разберется в странной болезни, поражающей местных святош, повременит с лечением. Определенно что-то было нечисто в этой эпидемии сумасшествия, хотя психиатр знал о задокументированных случаях массового помешательства.
Глянув на часы, он удостоверился, что пришло время ужина, и отправился в трапезную, прокручивая в уме возможные причины болезни священников. Отравление? Некоторые вещества в избыточных дозах вполне могли бы дать картину шизофрении, но кому это нужно? Определенно стоит выяснить.
Погруженный в думы, Павел с удовольствием поглощал гречку с подливой и не заметил, как к нему подсел давешний трудник Мурад.
- Ну что, исполнились благодати, Павел Романыч? – со странной издевкой произнес он, ставя свой поднос на стол.
- Слава Богу, - сдержанно ответил Павел.
- Отдохнули от своей психушки? – спросил Мурад, глядя в глаза психиатру.
- Какой психушки? – невинным тоном поинтересовался Павел.
- Вы же психолог.
- Психиатр. Откуда вы знаете? – понизил голос Павел.
Мурад пожал плечами:
- Вещи разбрасываете на заднем сиденье машины.
Павел поморщился, вспомнив, что беспечно бросил на сиденье прозрачную папку с записями о наблюдении симптомов отца Василия.
- Ну и что? Что вам нужно?
Мурад тихо проговорил в усы:
- А то. Вы ведь приехали отца Василия сумасшедшим выставить?
- Я приехал оценить его состояние, не более.
- А если он не более сумасшедший, чем вы или я?
- Что вы имеете в виду?
Мурад качнул головой влево:
- Вон там сидит отец Андрей, не смотрите только. Он ведь в дурдоме лежал. Только с ним не церемонились особо – под белы рученьки да в дурку.
Павел напрягся:
- Вы что-то знаете об этом?
- Толком-то ничего не знаю, кто мне расскажет – я трудник, тягловая сила, да еще выкрест. Гляди того выпрут, если с отцом Василием что случится. Но кое-что неладно с отцом Андреем.
- Вы что-то подозрительное замечали в его поведении после того как он вернулся из больницы?
Мурад помолчал несколько секунд и наконец произнес:
- Он очень странно ведет службы для мирян. Знаете, если я вам буду рассказывать, вы решите что это мои фантазии и мне самому не мешает подлечиться. Сходите на литургию в надвратную церковь, как раз скоро вечерня начнется. Если ничего странного не заметите – значит и вправду нам всем тут в психушку пора.
Павел кивнул и тихо спросил у Мурада, хочет ли он помочь отцу Василию. Тот с готовностью кивнул и спросил, что нужно делать, и психиатр, вкратце рассказав ему о встрече с журналистом, попросил его помочь с лестницей. Мурад с серьезным лицом пообещал подсуетиться, и, выслушав расположение нужного места под стеной, громко пожелал Павлу доброго здоровья, перекрестился и ушел.
До начала службы оставалось около часа, Павел вернулся в свою келью и набрал Лере. Несмотря на то, что отвечала она легко и весело, он чувствовал напряжение, особенно в том, как жена обходила сложные темы. Вывалив на него повседневные новости, Лера, наконец, звенящим голосом спросила, писать ли ей заявление на отпуск в феврале. Этот вопрос означал, что она рассчитывает на поездкув экзотическую страну на те деньги, что заплатит ему монастырь. Павел с запинками ответил, что пока не уверен, что сможет выполнить поручение игумена, а значит и денег, возможно, не будет. Лера помолчала несколько секунд и бросила трубку.
Павел потер лоб и обхватил голову руками. Он потеряет ее, если не найдет способ зарабатывать, это очевидно – Лера была не из тех женщин, что способны на жертву ради любимого мужчины.
С улицы донесся колокольный звон – вероятно, возвещали к вечерне. Психиатр поднялся, и, махнув рукой на телефон, как будто жена могла это увидеть, отправился в церковь.
Павел прошел по гулкому залу и встал чуть в стороне от крестящихся, около богато украшенного ящика со стеклянной крышкой. Слушая неразборчивую скороговорку на старославянском, он обвел взглядом храм – узкие окна пропускали мало света, и в зале царил полумрак, таинственно подсвеченный свечами и золотом лампад и подсвечников. С тихим шуршанием крестились прихожане, глядя на спину отца Андрея, лицом повернутого к царским вратам. Высоко в куполе ворковали и вспархивали голуби. Павел пытался вспомнить чувство тихого умиротворения, которое его настигало в детстве в церкви, когда он с богомольной матерью отстаивал службы. Но сейчас он чувствовал только тревогу, которую усиливал металлический запах ладана и речитатив священника.
В церкви почему-то велись службы, хотя храм находился в стадии реконструкции – одна из стен была заставлена лесами, а с иконостаса, отделяющего алтарь от средней части, были сняты почти все иконы, оставалась одна, в простой деревянной раме – настолько потемневшая от времени, что изображение почти не просматривалось.
Павел почувствовал на себе чей-то взгляд – одна из старушек отвлеклась от службы и злобно уставилась на него, шевеля запавшим ртом. Обвисшие брыли на ее жеваном морщинистом лице возмущенно тряслись. Павел покрутил головой, не понимая, чем он мог разозлить старушку – может, свечку какую задел?
Старуха подошла к нему и потыкала высохшим пальцем на ящик со стеклянной крышкой:
- Убери цаклыги-то свои, мерзавец.
Психиатр убрал локоть с крышки, на которую было облокотился и всмотрелся в содержимое ящика. На дне лежала парчовая ткань, ленты с вышитыми затейливыми узорами и белое кружево. Старуха что-то злобно шамкала – очевидно, его
