на его слабое сопротивление, сами собой двинулись вверх по лестнице, осторожно, на цыпочках, преодолевая каждую ступеньку. Прижавшись к стене, орк с трепетом вынул из ножен голубоватый кинжал. И на какую-то секунду с упоением почувствовал себя бесстрашным воином Анориэлем в логове Людоеда…
Приоткрытая дверь была прямо перед ним — высокая, массивная, украшенная причудливой резьбой с изображениями невиданных цветов, диковинных геометрических фигур и странных неведомых рун. Несколько секунд орк стоял перед ней, разглядывая эти затейливые узоры и спрашивая себя: благоразумно ли будет очертя голову лезть в покои волшебника, и не поразит ли на месте нарушителя границ какое-нибудь неожиданное, крайне неприятное замысловатое заклятие? И не слишком ли трусливым и малодушным мыслям он тут предается вместо того, чтобы решительно ворваться в чертог, схватить за шиворот возможного вора и вонзить кинжал ему в самые кишки?
Он поднял руку и, ухватившись за отполированное до блеска металлическое кольцо, зажатое в крепких зубах бронзового льва, осторожно потянул его на себя.
7. Заклинательный чертог
Ничего не произошло.
Бронзовый лев не ожил и не вцепился незваному гостю в горло, с потолка не раздался гром и не упала синяя ветвистая молния, дабы поразить наглеца в неразумную головушку. Переведя дух, Гэдж осторожно влился в комнату и прижался к стене, готовый ко всему…
Но Заклинательный чертог был пуст. Лишь ветерок, проникающий сюда из приоткрытого окна, гонял по полу крохотный клочок бумаги… Значит, это все-таки сквозняк приоткрыл дверь? Ну, ничего неожиданного. Во всяком случае, втыкать кинжал в «самые кишки» никому, кажется, не требовалось, и орк вздохнул — скорее с облегчением, нежели с разочарованием. Убрал кинжал в ножны и (пользуясь случаем) с любопытством осмотрелся…
Горница, против его ожиданий, оказалась небольшой и не особенно внушительной. Окна, как и повсюду в башне, были стрельчатые, с частым переплетом, в углу возле двери находился чистенький аккуратный камин, в котором стоял маленький тигель, у восточной стены помещался крепкий длинный стол, скорее не письменный, а рабочий, заваленный, как это всегда водилось у Сарумана, всякой всячиной: чертежами, свитками, небрежно обрезанными листами бумаги, странными инструментами и механизмами, состоящими из причудливого нагромождения осей, шестерен и зубчатых колес. На подвесных полках у стены хранились манускрипты в переплетах из телячьей кожи со скрепами мерзкого вида, склянки с зельями и экстрактами, шкатулки, шкатулочки, ларчики и пузырьки, пучки каких-то трав, коллекции минералов и чьих-то костей. Находящийся в дальнем углу большой несгораемый шкаф, суровый и неприступный, как королевский страж, был заперт на огромный висячий замок.
Возле окна помещалась высокая конторка, на ней стояли пузырьки с красками и цветной тушью, а к покатой столешнице был пришпилен лоскут пергамента — отлично выделанной телячьей кожи, — аккуратно вылощенный пемзой и умягченный мелом. Рисунок, нанесенный на пергамент, был еще не закончен, застыл на стадии наброска тонкими штрихами: обрывистый скалистый берег, изменчиво-неспокойное, мрачное, сердитое море, корабль, уходящий к горизонту под удивленным взглядом зеленовласой морской девы, восседающей на черных, окатываемых брызгами валунах. Видимо, с изумлением подумал Гэдж, это был какой-то заказ: сам для себя Саруман вряд ли стал бы сочинять подобную картинную чушь, хотя кто его знает… Тут же, на полочку конторки были небрежно брошены листы с зарисовками и эскизами: лицо (вернее, лица) морской девы — взволнованное, испуганное, восторженное; несколько различных вариантов заката; изображения бурных штормовых волн: огромные, зловещие валы, в чьей тревожной и дикой пляске, в исхлестанных ветром гребнях угадывались смутные очертания человеческих лиц и звериных морд, голов, запрокинутых словно в нестерпимой муке, дико и странно изогнутых тел — искаженные, причудливые образы Отчаяния, Ужаса, Боли, порожденные не то ночным кошмаром, не то воздействием винных паров, не то нездоровым, перевозбужденным, погруженным в смятение разумом…
Северную стену с пола до потолка занимали полки с книгами. Самыми разными — и старыми, лоснящимися, с пятнами свежих заплат, закрывающими прорехи в истертых переплетах, и новыми, хвастливо посверкивающими позолотой на дорогом сафьяне, книгами большими и маленькими, книгами, писанными пером на пергаменте, кисточкой на рисовой бумаге или печатанными на деревянных досках, книгами, купленными по случаю с лотка уличного торговца или раздобытыми через неких «подозрительных лиц» путем не- и полузаконных ухищрений. Гэдж прошелся вдоль полок, читая названия на корешках, но, даже те, которые он мог прочесть, они ничего ему не говорили: какие-то таблицы, схемы, формулы и особенности составления зелий, какие-то непонятные знаки и символы, древний ветхий том в деревянной шкатулке, рядом — книга, наглухо закованная в железо, будто в латы, и снабженная двумя крохотными серебряными замочками, еще одна книга — в переплете, словно бы составленном из множества шестигранных и чуть выпуклых чешуек, похожих на кожу крупной ящерицы… или, с замиранием сердца подумал Гэдж, может быть, настоящего дракона?
В центре комнаты высился черный мраморный постамент. На нем возлежало нечто сферообразное, размером с небольшой арбуз, накрытое от нескромных взоров лоскутом плотной черной ткани. Орк осторожно приподнял ткань, и его глазам открылся большой гладкий шар из хрусталя — не прозрачный, а совершенно черный, как агат, едва заметно багровеющий изнутри. В шаре как будто не было ничего особенного или примечательного, но, странное дело — однажды посмотрев на него, Гэдж уже не мог отвести взгляд; ему грезилось, будто там, внутри, в черных хрустальных недрах что-то дрогнуло, замерцало, мягко засветилось. Крохотная алая искра начала наливаться пламенем, вращаясь — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, все неуловимее для глаза, все более головокружительно, притягательно и завораживающе, а потом…
— Харр! Подбери лапы! Жить надоело?
Это был Гарх: он вырвался (именно вырвался, по-другому не скажешь) из какого-то темного угла и проворно набросил на зловещий шар плотный черный платок, оброненный орком секунду назад. Гэдж отшатнулся: впечатление было такое, словно его ударили дубинкой по лицу. Перед глазами его замелькали разноцветные круги, замельтешили черные точки, он покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за край стола, сшиб оттуда какую-то крохотную шкатулочку, она повалилась на пол и что-то со звяканьем выбросила из себя…
Гневливо-нравоучительное карканье Гарха доносилось до Гэджа издалека, будто сквозь толщу воды, и оттого казалось стократ более въедливым и мерзким, нежели обычно:
— Побереги шкуру, орчоныш! Волшебные вещи опасны и непредсказуемы, не любят, когда на них таращатся, лапают и без нужды беспокоят. Я достаточно долго прожил в Ортханке, чтобы это усвоить… я бы даже сказал так: я успел вовремя это усвоить, благодаря чему и прожил в Ортханке достаточно долго.
Гэдж тяжело опустился на ближайшую лавку, чтобы окончательно справиться с дурнотой и
