безудержная икота — так долго, рьяно и основательно Гэдж, в унынии слоняясь возле ворот, перемывал ему косточки. Не удастся Гэджу побывать в Эдорасе, вдохнуть аромат приволья и азарта, погулять по ярмарке, потаращиться на внушительных роханских конников, глупо было на это даже надеяться… Орк заскрежетал зубами от досады, обиды и несчастья. Еще и учителя не будет в Ортханке целый месяц! Без Сарумана башня разом стала мрачной, пустой и какой-то безжизненной — труп, холодное мертвое тело, покинутое душой и средоточием жизни — и её сырые, покрытые дымкой влаги монументальные стены навевали на Гэджа меланхолию, скорбь и дрожь…
Кусая губы, он с тоской смотрел на дорогу, уходящую от ворот крепости через долину Нан-Курунир, к южным отрогам Метхедраса и дальше — к Изенским бродам, к бескрайним роханским степям, к Эдорасу и Гондору, в безграничную голубую даль, поглотившую Сарумана жадно, надолго и бесприветно. Один из стражников, сидевший на пороге караульни и уплетавший ячменную кашу из деревянной миски, беспечно окликнул орка, видимо, заметив его потерянный вид:
— Здорово, звереныш! Старик-то твой куда опять усвистал — дела делать или делишки обделывать? А ты чего сегодня такой?
— Какой?
— Да такой… смурной, как в воду опущенный. Случилось чего?
— Ничего, — через силу сказал Гэдж.
Он вернулся в Ортханк.
Поднялся в свою комнатушку, присел на край лежанки, окинул взглядом нехитрые владения: крепкий деревянный стол, пару табуреток, платяной шкафчик, полку с книгами и чертежными инструментами, в углу — большую глобулу, когда-то, тысячу лет назад, привезенную по заказу из Минас-Тирита. Из другого угла на орка печально таращился слегка выпуклыми стеклянными глазами боевой конь Вихрь, глядел горько и укоризненно — вот уже много лет он был не у дел, как и завернутый в рогожку доспех, имевшийся по соседству: маленький деревянный меч, копье, щит, раскрашенный киноварью. Гэдж уже давно собирался отнести это добро куда-нибудь в чулан, да все никак не решался расстаться с добрым верным Вихрем, бессменным товарищем детских игр, свидетелем как ярких побед, так и постыдных поражений, а порой, что уж скрывать — и горьких слез смертельных обид… Гэдж вздохнул.
Заглянул под лежанку. То, что он искал, обнаружилось сразу: вместительная заплечная сума из плотной рогожи. Вытащив её на свет, орк, поразмыслив, сложил в неё: теплое одеяло, моток веревки, перочинный нож (незаменимая вещь в любом походе), жестяной котелок, огниво, чернильницу, кусок мыла, баночку с мазью для лечения ушибов, кошелечек с медью и серебром (тоже незаменимая вещь) и еще кое-что по мелочам. Бережно вытянул из замшевых ножен красивый обоюдоострый кинжал, полюбовался тонким узором на голубоватом лезвии — пару недель назад Саруман вручил этот подарок ученику на пятнадцатилетие, и, хотя Гэдж не являлся ни знатоком, ни особенным ценителем оружия, но догадывался, что стоить такая изящная, по-настоящему искусно выкованная вещица должна была немало. Поколебавшись мгновение, орк пристегнул кинжал к поясу — было жаль подвергать тяготам походной жизни такой замечательный и, безусловно, весьма ценный предмет, но оружие не только придавало Гэджу значительности в собственных глазах, но и — хех! — позволяло почувствовать себя по-настоящему взрослым.
Наконец со сборами было покончено. Оставалось только заглянуть в кладовую, взять там краюху хлеба, кусок вяленого мяса и пару яблок…
Напоследок Гэдж порылся в ящике стола, где, наряду с прочими сокровищами вроде высушенного панциря морского краба и сланцевой плитки с отпечатком лапы дракона, нашлась пухлая пачка перевязанных тесьмой бумажных листов. Присев на лежанку, Гэдж развязал тесьму и некоторое время перебирал желтоватые листы, покрытые угловатыми каракулями, на первых страницах — совсем детскими, неуверенными и не особенно разборчивыми, на последующих — более ровными и аккуратными. Рукопись была начата пару лет назад и повествовала о похождениях бравого воина Анориэля, совершающего (с до конца не выясненными целями) кругосветное путешествие в компании верных друзей и сподвижников и, разумеется, постоянно приключающегося по дороге самыми затейливыми, изощренными и немыслимыми способами. Орк создавал свой эпос в духе «Героических сказаний», и поэтому каждая глава у него носила замечательное название: «Анориэль и огнедышащий дракон», или «Анориэль в плену у Людоеда», или даже «Анориэль и прекрасная дева» с невероятно свежим и интригующим сюжетом: «Поразив мечом Людоеда в самые кишки, Анориэль ворвался в покои прекрасной девы и увидел там прекрасную деву, которая была поистине прекрасна…» Были здесь и еще какие-то мимолетные зарисовки, сказки и басни, но они не шли ни в какое сравнение с могучими легендами про неунывающего Анориэля. Разумеется, о существовании этих потрясающих воображение шедевров не знал никто, даже вездесущий Гарх, и, стань эта сокровенная тайна достоянием кого-то постороннего, Гэдж мигом провалился бы в Удун от стыда: в иные моменты его любимые творения казались ему действительно достойными похвалы, а в другие (и таких, увы, было куда больше!) он вынужден был признаваться себе, что ничего более глупого, неуклюжего и убогого ему еще видеть на бумаге не приходилось…
Что-то едва слышно прошуршало, царапнуло по двери — там, снаружи, со стороны лестницы. Орк насторожился, поднял голову, прислушался… торопливо всунул хрустящие мятые листы рукописи за пазуху. Тишина. Никакого шума, ни звука, ни шороха, ни малейшего движения. Показалось? Или Гарх опять подслушивает под дверью, старый проныра? Гэдж вскинул котомку на плечо, решительно шагнул к двери и, секунду помедлив, рывком распахнул её.
На лестнице никого не было. Как и во всей башне — только где-то внизу, на кухне или в кладовой, гремели посудой и пустыми котлами приходящие повара. Щеку Гэджа нежно овеяло прохладным сквознячком, он взглянул наверх — и обнаружил, что дверь на верхней площадке лестницы слегка приоткрыта, и из-за неё тянется сквозь пространство тонкая сияющая спица света, пронизывает окутывающий внутренность башни серый таинственный полумрак. И вроде бы в само́м этом факте не было ничего удивительного (велика невидаль — приоткрытая дверь!), если бы Гэдж не знал, что там, за дверью, находится сердце Ортханка, его святая святых — Заклинательный чертог Сарумана, тайный анклав, куда на памяти орка не было хода посторонним. Зловещая эта дверь на верхушке башни всегда была крепко-накрепко заперта, отваживая непрошенных визитеров, да и у Гэджа как-то до сих пор не возникало ни малейшего желания совать туда нос…
Почему сейчас она приоткрылась?
Сквозняк был тому виной? Или некий проникший в башню неведомый супостат? А может быть — сердце Гэджа радостно ёкнуло — Саруман все-таки вернулся? Или, чем леший не шутит — лохматый бродяга Гэндальф вновь заявился за какой-нибудь жутко важной колдовской потеряшкой? Да нет, что за глупости, это исключено…
Ноги Гэджа, невзирая
