того, что он беден! – воскликнула Молли. – Ведь вам известно, что, когда я выйду замуж, то получу жемчужное ожерелье, которое отец когда-то подарил моей покойной матери. Сейчас оно хранится в надежном месте. Я продам его и выручу за него много денег, и нам вполне хватит.
– Вполне!
– Но, конечно, я предпочла бы выходить замуж, не удирая тайком из дому, если бы только это было возможно. Я предпочла бы венчаться, как все люди, и получить подарки и поздравления и все такое прочее.
– Разумеется!
– А потому необходимо, чтобы мама полюбила Джорджа. Послушайте, Джим, дорогой! Мама в самом скором времени, вероятно, отправится опять к своей хиромантке – вам известно, кстати, что она регулярно ходит к хиромантке?
Гамильтон Бимиш утвердительно кивнул головой. Он отнюдь не слышал об этом до сих пор, но про миссис Вадингтон он охотно поверил бы всему. Миссис Вадингтон как-раз принадлежала к тому типу женщин, которые проводят все свое время в институтах красоты и у гадалок.
– И вы вот что должны сделать, Джимми: отправляйтесь к этой самой хиромантке (пока мама не успела повидаться с нею), подкупите ее и заставьте ее уговорить миссис Вадингтон, что я могу быть счастлива только с художником-шатеном, имя которого начинается на «Ф».
– Очень сомневаюсь в том, чтобы даже хиромантка могла убедить в этом миссис Вадингтон.
– Мама верит всему, что ей говорит мадам Юлали.
– Но этому она едва ли поверит.
– Пожалуй, что вы правы. Но, в таком случае, заставьте мадам Юлали уговорить маму избавить меня от присутствия лорда Хэнстантона. Вчера вечером она мне прямиком заявила, что хочет выдать меня за него замуж. Он вечно торчит у меня перед глазами! Это буквально невыносимо!
– Это, пожалуй, можно сделать.
– И вы это сделаете?
– Непременно!
– О, какой вы милый! Я уверена, что за десять долларов ее удастся уломать.
– Двадцать долларов максимум.
– В таком случае, все в порядке. Я заранее знала, что могу вполне на вас положиться. Кстати, вы не откажетесь кое-что передать Джорджу, как бы между прочим, вскользь.
– Все, что вам будет угодно.
– Намекните ему, что, если ему случится быть завтра под вечер в Центральном Парке, то он, возможно, встретит меня там.
– Очень хорошо.
– А теперь расскажите мне все, что вы знаете про Джорджа. Я хочу знать, как вы познакомились с ним, что вы подумали о нем, когда впервые увидели его, что он предпочитает к завтраку, о чем он больше всего любит говорить и что он говорил про меня?
* * *
Следовало бы ожидать, что, по прошествии некоторого времени, такой логический мыслитель, как Гамильтон Бимиш, успеет тщательно обдумать свое столь нелогичное чувство, как любовь с первого взгляда, и, раскаявшись, постарается забыть об этом. В действительности же случилось совсем не то. Даже наоборот.
Когда мистер Бимиш на следующий день сидел в приемной мадам Юлали, дожидаясь своей очереди, он мысленно продолжал перебирать свое приключение накануне. Когда его лучшее «я» пыталось доказать ему, что нельзя позволить себе попадаться в сети смазливой девчонки, Гамильтон Бимиш предлагал своему лучшему «я» убираться ко всем чертям. Он был влюблен, и это сознание доставляло ему огромное удовольствие. Он был влюблен и чрезвычайно гордился этим. Единственно, о чем он мог думать сейчас, сидя в приемной мадам Юлали, было следующее: возможно скорее изъять из обращения книгу под названием «Благоразумный брак» и испытать свои способности в области рифмованного стихо писания.
– Мадам Юлали ждет вас, сэр – объявила горничная, прерывая его сладкие грезы. Гамильтон Бимиш вошел в кабинет хиромантки и в тот же момент замер на месте.
– Вы! – воскликнул он.
Девушка прежде всего поднесла руки к волосам – в этом жесте всегда проявляется душевный процесс женщины при неожиданных обстоятельствах. А Гамильтон Бимиш глядел на эти волосы и думал о том, что он не ошибся накануне в определении их цвета.
– Как вы поживаете? – спросила девушка.
– Спасибо. Чудесно!
– Очевидно, нам судьбой предначертано было снова встретиться.
– И я отнюдь не намерен вступать в борьбу с судьбой.
– Вот как?
– Ни в коем случае. Подумать только, что она – это вы.
– Кто это, «она»?
– Что вы-это вы!
Гамильтон Бимиш вовремя спохватился, сообразив, что несет вздор, и добавил:
– Я хочу сказать, что мне дали поручение к мадам Юлали, и вдруг оказывается, что она-это вы.
– Поручение ко мне? От кого же ж?
– От кого же – поправил ее Гамильтон Бимиш, который, даже будучи влюбленным, оставался тем же экспертом чистого английского языка.
Так я и спрашиваю вас: от кого же ж?
Гамильтон Бимиш снисходительно улыбнулся. О, такие маленькие ошибки можно будет исправить впоследствии, хотя бы во время свадебного путешествия.
– От особы, проживающей в доме номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице. Меня просили передать…
– О, так вы пришли ко мне не для того, чтобы я прочла вам будущее по линиям вашей руки?
– Нет ничего такого в мире, чего мне хотелось бы больше этого! – с пафосом произнес Гамильтон Бимиш.
– Мне незачем читать линии вашей руки, чтобы узнать ваш характер. Я вижу вас насквозь.
– Неужели?
– Разумеется! У вас сильная, властная натура и быстрый, проницательный ум. У вас широкий кругозор, железная решимость и изумительная способность логически мыслить. Вместе с тем у вас очень доброе сердце, вы в высшей степени великодушны и не эгоистичны. Вы рождены для того, чтобы руководить людьми. Вы напоминаете мне Юлия Цезаря, Шекспира и Наполеона Бонапарта.
– Говорите еще!
– Если вы когда-нибудь полюбите…
– Если я когда-нибудь полюблю…
– Если вы когда-нибудь полюбите, – повторила девушка, пристально глядя на него и подходя вплотную – то вы…
– Мистер Деленси Кэбот – объявила горничная.
– О, будь он проклят! – воскликнула мадам Юлали. Я совершенно забыла, что назначила этот час еще одному клиенту. Пусть он войдет сюда.
– Можно мне обождать здесь? – спросил Гамильтон Бимиш, глядя на девушку с рабской преданностью.
– Пожалуйста, оставайтесь. Я скоро освобожусь. Заходите мистер Кабот, – сказала она, поворачиваясь к дверям.
Мистер Бимиш тоже повернулся в сторону двери. В комнату вошел высокий, тощий мужчина, превосходно одетый, с гвоздикой в петлице и в желтых кожаных перчатках. Белоснежный воротник окружал шею, невольно наводившую на мысль об отдаленном родстве между человеком и жирафом. Единственное, что было отрадного в этой шее, это-адамово яблоко. Такой кадык мог принадлежать только одному человеку из всех знакомых Гамильтона Бимиша.
– Гэровэй! – воскликнул Бимиш. – Что вы тут делаете? И что означает этот маскарад?
Бравый полисмен казался весьма смущенным. Лицо его приняло тот же багровый оттенок, что и руки. Нижняя челюсть его
