сумерки сцены, и они гибнут как мошки, летящие на яростный свет прожекторов! Искусственный мир его искусства, мертвый мир биржевых махинаций, покрытый жирной пылью, мир глупого жеманства человека с самим собой, разбитых надежд, мир уродцев. Ненависть Юры так огромна, что раздувает его фигуру до огромных размеров, сейчас он полезет в огромный карман, достанет огромные спички и подожжет с четырех сторон этот игрушечный театрик!
Собственно любовная линия развивается на фоне политической интриги. Сенатор Кейтс, желающий выставить свою кандидатуру на пост президента, когда-то призрел юную талантливую актриску Гледис, между ними было заключено соглашение: этот Гарри Кейтс делает из Гледис звезду Бродвея, а Гледис платит ему тем, чем может заплатить смазливая девчонка. Он привязывается к ней (ход драматурга здесь совпал с ходом жизни) . Она в курсе его грязных махинаций с марихуаной и прочим. Гледис и сама в минуту отчаяния потягивает марихуану. Ей начинают давать хорошие роли, она блистает. Тут врывается в ее жизнь на мотоцикле Боб, они влюбляются друг в друга. Теперь она желает развязаться с Кейтсом, но, понимая, что он так просто ее не отпустит, выкрадывает из его сейфа порочащие его документы. И вот между ними с сенатором происходит сцена, причем бедняга Боб, явившийся раньше их в гримуборную Гледис, чтобы сделать ей сюрприз, стоит за трюмо и слышит весь разговор. В руках у него увядает букет цветов.
Сенатор. Вспомни, кем ты была без меня. Третьеразрядная лицедейка, нищая девчонка. Это я сделал из тебя актрису Гледис Грэм. Что ты без меня? Разве у тебя были бы эти кольца? Эта шубка? Это зеркало работы старинных мастеров — ты только кинула на него взгляд, в котором было восхищение, и я тут же купил его для тебя!
Гледис (швыряя в него шубку и кольца). Можете прихватить с собой и трюмо вместе с моим отражением.
Сенатор (бледнея). Так, допустим. Это ты можешь мне вернуть, согласен. Но за тобой еще должок, дорогая. Твои роли, твое место в театре, аплодисменты, которые я поначалу оплачивал, репортеры, которых я покупал, твоя слава, приглашение в Голливуд... С этим как быть?
Гледис (спокойно). Это останется при мне.
Сенатор (угрожающе). Вряд ли.
Гледис. Хорошо. Верни мне те дни и ночи, которые я провела с тобой, верни мне мои надежды, мою чистую, ничем не оскверненную душу, и мы с тобой будем в расчете. Верни мне саму себя.
Сенатор. Не могу.
Гледис. Ах не можешь? Что же спрашивать с меня? По какому праву?
Сенатор (хриплым голосом). По праву сильного, Глед. По праву могущественного.
Гледис (пристально глядя на него). Ах так. Тогда у нас будет другой разговор... (Достает из сумочки бумаги.)
Сенатор. Что это?
Гледис (холодно). Это копии твоих договоров. По ним выходит, что ты субсидируешь компании, занимающиеся продажей наркотиков. Если я отдам эти документы в руки газетчиков, завтра вся страна узнает, кто такой Гарри Кейтс, метящий в президенты.
Сенатор (помолчав). Ну что ж. Ты оказалась достойной ученицей. Я подумаю.
Гледис. Только хорошенько.
Сенатор (делает к ней шаг). Ты этого не сделаешь, Глед.
Гледис (насмешливо). Будь спокоен, сделаю.
Сенатор долгим взглядом смотрит на нее. Потом вздрагивает, точно от какой-то страшной мысли. Лицо его делается спокойным.
Сенатор. Что ж. Я подумаю, Гледис. Счастливо оставаться.
Медленно кланяется ей и уходит.
Гледис. Счастливо оставаться.
Подходит к зеркалу и смотрит на себя.
Гледис. Неужели это я? Неужели я, господи?
Боб (выходит из-за трюмо). Нет, не ты.
Гледис кричит.
Боб. Молчи, прибереги себя для следующей сцены.
Гледис. Ты все слышал?!
Боб. Все. Ступайте, мисс Грэм. Разрешите преподнести вам этот букет. В знак искреннего восхищения вашей игрой. И вытрите слезы, вы же играете комедию.
Вот так, Гледис. А ты на что рассчитывала? Ведь прошлое никогда не проходит бесследно, оно просто длится и длится, это и есть настоящее, это и будет будущее. Но, сенатор, расплата тебя еще настигнет в лице Юры или Бобби, в чьем неважно, но она явится, когда ты будешь сидеть перед зеркалом и снимать с лица лигнином свой густой, свой страшный грим, одно из своих лиц.
Юра поднялся с места и пошел за кулисы, где рабочие сцены собирали кабинет в особняке Кейтса. Никто не обратил на него внимания. Он долго шел какими-то коридорами, узкими лестницами, тоннелями, переступая через доски, тюки, иногда впереди него возникала какая-то фигура, он шел за нею, но она, куда-то юркнув, исчезала, он шел и шел как в лесу: странно, долго, в полумраке.
Прозвенел звонок, вернулись зрители. Следующая сцена, как говорилось, представляет кабинет Кейтса. Он стоит спиной к зрителю, роется в сейфе и, видимо, не находит в нем того, что ему нужно, сильно стучит дверцей сейфа. Подходит к столу, барабанит по нему пальцами. Наконец нажимает клавиши телефона.
Сенатор. Джекки, все так, как она сказала. Делать нечего. Готовь своих ребят. Ты помнишь ее автомобиль? Никаких следов. Потом к ней на квартиру. Переройте все. Жду.
Садится за стол, закрывает лицо руками.
Входит Боб. Сенатор смотрит на него, узнает и тянет руку к телефону.
Боб (он неподвижен). Не надо, сэр.
Сенатор: Вы хотите прикончить меня?
Боб. А вы как думаете?.. Сперва поговорим. Мне хочется кое-что для себя выяснить.
Сенатор. Вы не генеральный прокурор, так что я не стану удовлетворять ваше любопытство.
Пауза.
Сенатор (кричит). Ты заразился от нее дешевым актерством, мой мальчик! Времена Отелло миновали, не стоит валять дурака из-за маленькой дряни. В конце концов, было бы справедливей, если бы ты навел на нее свою игрушку. Ты не находишь?
Боб. Нет, не нахожу. Это вы сделали ее маленькой дрянью, с вас весь спрос.
Сенатор (возмущенно). Е-рун-да! Эта девчонка тщеславна как бес! Она хотела славы любым путем!
Боб. Есть честный путь.
Сенатор (иронически). Да-a? Допустим, но она по нему не пошла. Если б не я, был бы другой, вот и все.
Боб. Значит, я пристрелил бы другого.
Сенатор. Мой мальчик, ни одна женщина в мире не стоит того, что ты сейчас собираешься сделать — не со мной, с самим собой. Тебе как-то удалось проникнуть сюда, но уйти обратно не удастся. Она обманывала и меня и тебя, я такая же жертва, как и ты. Она дрянь!
Боб. Это вы ее сделали такой.
За окном бурно, наискось пошел дождь, штора, которая только что раздувалась как парус, намокла и
