дверь и, прислушиваясь к тишине в подъезде, спустился вниз.
Двор старого дома после долгого отсутствия почти не изменился. Он увидел, как дворник подметает улицу и поспешил к нему. Это был молодой таджик, с чрезвычайно сосредоточенным лицом усердно разгоняющий пыль по тротуару.
— Друг, — окликнул его Виктор.
Дворник взмахнул метлой и замер, потом медленно повернулся.
— Скажи, ты случайно не знаешь… почтальон тут старенький… Николай Степанович зовут. Есть такой? Может видел?
Таджик свел густые брови, посмотрел на пустой скворечник и покачал головой.
— Э… слушай, только рекламу и разносят, какой такой почтальон? Хватит мне и этой грязи! — он ткнул метлой в кипу пестрых прямоугольников с огромными буквами «ЗАЙМЫ», «СНИМУ», «ДЕНЬГИ БЫСТРО», «МИКРОКРЕДИТ ЗА ПЯТЬ МИНУТ», «ПОДТЯЖКА БОТОКС НА ДОМУ» и тому подобное.
— Газеты, журналы раньше разносил.
Таджик пожал плечами.
— Газеты? Кто теперь читает эти газеты?
Виктор кивнул.
— Это да. Ладно, спасибо.
Он направился в сторону метро, но окрик дворника заставил его обернуться.
— Слушай…
Виктор напрягся.
— А ты из какого дома?
— Девятый. Дом девять.
Таджик опустил метлу и заснул руки в карманы грязных джинсов, откуда вытащил сложенную вчетверо потрепанную бумажку, развернул, мельком глянул на нее и спросил:
— Тебя что ли как зовут?
— Виктор.
— А фамилия?
— Крылов.
На лице таджика появилось неподдельное удивление, непроизвольно он сделал несколько шагов назад, потом остановился и изменившимся голосом сказал:
— Пару лет назад, когда приехал, здесь работал мой дядя Калим. Потом он заболел и уехал на родину, а я вот на его месте. — Парень оглянулся, будто чего‑то опасаясь и продолжил: — Дядя передал мне, что лет десять тому назад к нему подошел какой‑то мужик и сказал, что его может спрашивать парень по имени Виктор из девятого дома. Он хорошо заплатил моему дяде и отдал записку, — он показал ту самую бумажку, которая выглядела очень‑очень ветхой. Дядя не дождался того парня и передал бумажку мне. Я, конечно, посмеялся над ним, но на всякий случай, брал эту записку с собой каждый раз, как выходил на работу.
Дядя умер два месяца назад, перед этим мы говорили с ним по телефону. Он спрашивал, приходил ли тот человек.
Виктор почувствовал, что ему не хватает воздуха. Сердце стучало, как дикий паровой молот.
— Возьмите, это для вас, — таджик протянул бумажный сверток. — Кажется, теперь я буду спать спокойно, потому что выполнил дядино поручение.
Дрожащей рукой Виктор взял протянутый листок и, не раскрывая, положил его в карман куртки.
— Как тебя зовут, друг? — спросил он дворника звенящим от волнения голосом.
— Меня? Меня зовут Фархад. Это значит — надежный, — с гордостью сказал парень.
Виктор похлопал себя по карманам, но вспомнив, что вряд ли сможет отблагодарить честного человека, сконфузился.
— Извини… я только… только…
Фархад улыбнулся и развел руками.
— Ничего не надо, друг. За все заплачено давным‑давно.
Они пожали друг другу руки, и Виктор быстро пошел прочь, ощущая, что события, в центре которых он оказался, приобретают все более и более загадочный характер.
Быстрым шагом он двинулся по направлению к метро, чтобы съездить в Останкино и на месте попытаться выяснить, существует ли запись забега тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года и на заметил, как в двадцати метрах позади, не обращая внимания на периодические гудки спешащих автомобилистов, медленно катит серая иномарка с тонированными стеклами.
Он прошел под своими окнами, глянул на них и ему померещилось, будто какая‑то тень промелькнула за занавеской и тут же скрылась.
У книжного, теперь вино‑водочного магазина дрались два алконавта, один отбирал бутылку вина у другого. Все это сопровождалось пьяными восклицаниями и руганью.
Неожиданно они разошлись и один из них развел руки. Зеленая бутылка выскользнула из кисти и взорвалась под ногами тысячью мелких осколков, залив все вокруг дурманящей жидкостью.
— Вии‑тька! — закричал алкаш и с распростертыми объятиями пошел прямо на него. Второй мужик расширившимися от ужаса глазами таращился на расползающуюся, как черная раковая опухоль, лужу.
Виктор замер, оценивая обстановку.
Кто это⁈
Алкаш тем временем подошел почти вплотную и кинулся обниматься. От него разило душным перегаром, но Виктор не стал уклоняться.
— Братан! Ты вышел! — мужчина чуть отстранился, покачал головой и сказал грубым, пропитым голосом. — Да ты меня не узнаешь, Витек! Это же я, Леня! А вон тот прощелыга… — он повернулся в сторону маленького мужичка, застывшего, словно в анабиозе возле лужи вина. — А это⁈ Ну же!
Виктор покачал головой.
Мужчина грубо рассмеялся.
— Самолетики помнишь? Это же Шкет! Да, брат, такова селява!
— Леня? Это ты? — Шкета он узнал сразу, но…
Леня засмеялся снова.
— Ну вот, вспомнил, слава Богу! Ну давай, пойдем, за встречу! А то… — он оглянулся, видишь, как нехорошо получилось!
Шкет практически опустился на колени и чуть ли не плакал, глядя на лужу.
Виктор дернулся, пытаясь высвободиться, но не тут‑то было. Леня держал его меткой хваткой.
— Идем, идем, вспомним нашу жисть‑жестянку…
— Как же это тебя… — спросил Виктор, глядя на пропитое лицо бывшего отличника и любимца всей школы.
На мгновение Ленино лицо стало жестким, в глазах полыхнули молнии, но он практически тут же обмяк и спросил:
— А тебя?
Виктор не нашелся, что ответить.
Они подняли Шкета с колен и вместе вошли в магазин, в котором раньше Витя проводил почти все свободное время. Только вместо шелеста страниц, теперь тут раздавался веселый звон бутылок.
Дверь за ними закрылась, и Виктор не увидел, как в некотором отдалении, не доезжая входа остановилась та самая серая иномарка.
Остановилась, заглушила мотор и замерла в ожидании.
Глава 10
1984 год
В понедельник Витя торжественно разменял свой рубль и купил два пирожных «Корзиночка», которые попросил положить в аккуратную картонную коробочку без надписей. Невзрачная, но для него тем более ценная.
Улучив момент во время завтрака, когда Лена осталась на мгновение одна — подружки уже закончили и понесли посуду к мойке, Витя подсел к ней и несмело, дрожащей рукой двинул коробочку.
Лена удивленно вскинула голову, ее длинные светлые волосы перелетели с одного плеча на другое и у Вити перехватило дыхание.
Этот ее жест, запах, движение воздуха, которое возникает, когда она так делает…Он почувствовал ком в горле и какое‑то странное чувство близости к чему‑то божественному, совершенному.
— Что это, Крылов⁈ —
