бежал рядом с Галом. Он еще раз убедился, что с человеком ему не опасен никто.
* * *
Путь преграждали ручьи, текущие в Дуа. Гал и Раф переходили их вброд или по мосткам, образованным упавшими деревьями. Здесь было много дичи и мало удобных для ночлега мест. Среди камней дремали змеи, в приречных валежниках можно было нарваться на рысь и на медведя. После ливневых дождей из земли густо вылезла трава, кустарники сплелись в непролазную чашу. Человеку и степному зверю здесь было одинаково неуютно, отсюда хотелось поскорее выбраться.
Попадались и открытие участки — сухие или с гладью болотистых вод. Было бы больше времени, Гал непременно поохотился бы здесь, но солнце уже катилось вниз, а он еще не нашел подходящего места для ночлега.
В косых солнечных лучах Дуа потемнела, налилась тревогой. На Гала опять хлынуло острое чувство одиночества. Близилась ночь, а надежного убежища не было.
«Ничего, ничего, — напоминал он себе, — не теряй рассудка. По-другому у тебя и не могло быть, раз охотишься в одиночку. От опасностей все равно не уйти, думай лишь о том, как добыть кулана».
Только теперь он по-настоящему осознавал, насколько трудна задача, которую он перед собой поставил. Ланны не зря смеялись над ним, когда он пообещал им кулана…
За болотистой низиной берег повысился, взгляду открылась степь. Гал заметил туров, антилоп, носорогов. Куланов не было. Что если он вообще не встретит их или встретит слишком поздно?
Солнце висело уже над краем земли, убежища на ночь все не было, а Раф снова жался к ногам Гала: неподалеку опять бродил тигр. Скорее всего, это была тигрица, ступившая в их след, чтобы отомстить за смерть тигра.
Гал ускорил бег. Скоро стемнеет, а в темноте за каждым кустом таятся когти и клыки. Горе человеку, если у него нет укрытия на ночь и нет огня. Хорошо, если найдется дерево, на котором можно переждать темноту, а если и дерева нет, ланну остается лишь надеяться на удачу.
Цепочка жизни непрерывно разматывалась. Гал и Раф охотились за куланом, тигр охотился за ними, теперь тигрица ступила в их след, а из травы и кустарников за ними следили множество глаз — одни с тревогой, другие с любопытством, третьи со страхом. Но были и такие, кто не страшился ни человека с собакой, ни тигрицы…
Обеспокоенные близостью хищника, Гал и Раф едва не наскочили на кабанов. Табунок бросился бежать, но громадный секач, лениво пробежав десяток шагов, стал, развернулся в сторону человека и собаки, увидел за ними тигрицу и клыкастой глыбой ринулся на нее. Долгий тигриный рев пронесся над Дуа. Тигрица нанесла удар, отпрыгнула в сторону, но кабан настиг ее, опрокинул на спину, ударил еще. Спасаясь от страшных клыков, тигрица бросилась прочь. На боку у нее зияла рваная рана. Полосатому зверю, способному убить быка, не повезло опять.
— Гал и Раф победили тигра, а кабан победил тигрицу! — крикнул юноша, от возбуждения забыв о близящейся ночи. — Кабан так же силен, как Гал и Раф!
Секач повернулся — с его клыков капала кровь, — горящими, как уголь, глазами взглянул на человека и собаку. Эти двое были не опасны, он тут же потерял интерес к ним и неторопливо, подчеркивая свою мощь, пошел по следам своих сородичей.
Ланны охотились на кабанов, но победить такого вот могучего зверя им удавалось редко. Не один ланн ушел в черные туманы, столкнувшись с матерым секачом. Палица соскальзывала с его мощного, будто каменного тела. Подобно осторожному воину, секач неохотно вступал в битву с сильным врагом, но, впав в ярость, никому не уступал тропы. В лесу ни один зверь не сравнится с ним в беге: сжатое с боков, тело кабана пронзает чащу, как летящее копье.
Кабан победил тигрицу и избавил Гала и Рафа от страшного врага.
Гал пробежал по берегу еще несколько сотен шагов и радостно засмеялся: Дуа давала ему убежище на ночь!
Внизу темнел каменистый островок. Он высился над водой на полкопья и отстоял от берега шагов на тридцать.
Гал спустился к воде, промерил глубину протоки и не достал до дна: вряд ли какому зверю захочется здесь искупаться!
Солнце коснулось края земли — самая пора устраиваться на ночь. Закатное небо было охвачено чистым оранжевым пламенем, предвещающим жаркий день. Над водой танцевали тучи мошкары, Дуа кипела рыбными всплесками. Казалось, рыбе тесно в реке.
Гал копьем поразил осетра, но, чтобы вытащить тяжелую рыбину из воды, ему самому пришлось искупаться.
Потом он опустил на воду связку хвороста, в изобилии валявшегося на берегу, сложил на нем оружие, снаряжение и добычу и поплыл к островку, толкая перед собой этот не очень надежный плот.
Раф, поколебавшись, поплыл следом. Оба благополучно добрались до островка. Здесь Гал помог Рафу выбраться наверх из воды, затем поднял на камни свой груз.
Лучшего убежища он и не пожелал бы себе. Если даже какому-нибудь неразумному хищнику и захотелось бы переплыть протоку, он вряд ли смог бы подняться из воды на островок. Человек и собака были здесь надежно защищены от врагов. Удобства убежища не исчерпывались только этим. Дуа занесла на островок много сухих дров — их хватило бы на несколько ночей.
Гал расчистил площадку для костра, достал из сумки кожаный мешочек с огненными припасами. В нем хранились кремень, огниво, шнур из чо, опаленный с одной стороны, и немного сухого мха. Гал приложил шнур к кремню, ударил по кремню огнивом — посыпались веселые искры, шнур затлел. Гал поднес его к мху, несильно, чтобы не стряхнуть пепел, подул. Мох загорелся. Гал прибавил огню пищи, и вскоре на островке ровно и жарко горел костер. Огненные припасы Гал опять положил в сумку. Шнур он предварительно погасил, осторожно, чтобы не сбить пепел, спрятав горящий конец в трубочке из кости дрофы. В случае необходимости Гал мог оживить огонь и другим способом — с помощью огненной палочки и дощечки, которые, как все охотники-ланны, носил с собой. Каждый ланн умел извлекать огонь из камня и из дерева.
Чтобы преградить путь речному ветру, Гал соорудил на островке заграждение из камней. У костра стало уютнее. Потом он испек осетра, дал ему остыть, отрезал от него два больших куска — себе и Рафу. Они с аппетитом поужинали, напились речной воды, и Раф не замедлил вытянуться сбоку костра. Галу тоже можно было уснуть, но он еще долго бодрствовал, хотя минувший день утомил его.
С той поры, как взошло солнце, и
