в грязи, потому как знал — иначе замучает совесть. Уж если взялся, то доводи до конца.
Повариха отдыхала дома, греясь у горячего очага. Удивительно душевная и приятная женщина, даром, что в два раза выше Флина (а он не считал себя низким) и как минимум раза в четыре мощнее. Вот эта, подумалось Флину с уважением, того кузнеца бы даже не заметила, согнула б его одним мизинцем. Марта, а так ее звали, натворила бы дел, если б хотела, но... Он в первые же секунды понял, что повариха в жизни своей не обижала никого крупнее комара, да и тех не факт. От Марты дознаватель ушел с корзинкой свежего печенья и в смятенном расположении духа.
Все пятеро — чисты. Так говорили факты, так твердило его чутье, но самое главное — их мыслеобразы не могли врать. Что ж, тем проще, на пять меньше подозреваемых.
Остались еще где-то четыреста. Но главное — процесс пошел.
Из вояжа по домам громил из списка дознаватель вернулся чумазый, как дети бедняков из Нижнего квартала по весне. Сапоги превратились в два комка засохшей грязи, плащ заляпался до плеч, даже на шляпу капли каким-то чудом прилетели. Но заваливаться обратно в трактир не хотелось, всех родственников и соседей погибших до ночи не опросишь, так что Флин решил еще раз попытать счастья и забежать в мэрию — вдруг Доуэлл оклемался и вернулся в кабинет.
Тщетно — помощница старосты только грустно покачала головой.
— Тогда скажите мне, где он живет, — попросил Флин, как бы ненароком поставив на стол корзинку с печеньем. — Зайду проведать.
Помощница поколебалась немного, но адрес сказала. Совсем рядом, какое счастье! Не надо опять плавать в лужах.
Фонари на площади ярко горели и бросали пятна теплого света на статую Томаса Лерро. У кабака уже громко спорили люди, шуточно толкались плечами и ржали как кони. Иные посельчане спешили домой, выискивая самую сухую тропку на разбитых улицах.
Дом старосты смотрелся внушительнее соседских — каменный, с большими окнами, широким крыльцом и опоясанный высоким бордовым забором. За оградой виднелись пристройки — сарай, курятник, еще один сарайчик, но поменьше первого. Из трубы валил дым, окошки мягко светились — масла для ламп старый Доуэлл точно не жалел.
Флин потянул колокольчик у двери в сад, хорошенько потряс. Внутри дома зашевелились тени, но открывать дознавателю никто не спешил. Кто-то отодвинул краешек занавески, глянул во двор и шустро скрылся обратно. Свет в окнах тут же померк, но не пропал полностью. Простояв пару минут, Флин затрезвонил в колокольчик снова. Тишина.
Прислонившись губами к щели между досками забора, дознаватель крикнул погромче:
— Пэрр Доуэлл, это Флин, я по делу!
«Что за чудеса? Или они тут настолько напуганные?»
Когда Флин уже совсем смирился и собрался отчаливать, дверь перед ним распахнулась, а за ней появился взлохмаченный и какой-то уставший Доуэлл. И по его бегающему взгляду и дрожащим рукам старший дознаватель понял — он прибыл вовремя. Что-то стряслось.
— Что-то не так?
Староста помедлил с ответом, щурясь от слепящего сияния фонаря у забора.
— Я... Просто не ждал вас так быстро. Все нормально. Задремал чутка и не услышал.
«Все ты слышал, только зачем врешь?»
— Я зайду? — спросил Флин и как бы невзначай шагнул чуть ближе — Доуэлл посторонился.
— Да-да, конечно. Идите за мной.
Староста запер калитку на ключ, провел гостя по мощеной плиткой дорожке через сад. Краем глаза Флин заметил мелькнувшую тень в районе сарая, но промолчал. Показалось или нет?
В доме у старосты было тихо и скучно. Здоровые напольные часы с позолоченными вензелями на корпусе ритмично отмеряли секунды, убаюкивая тиканьем. Доуэлл указал на дверь в гостинную:
— Проходите пока, я сейчас вернусь.
В гостиной, как и во всем доме, царил полумрак — зажжена только небольшая лампа на столике у окна, да еще слабые язычки пламени в красивом старом камине полукругом разливали теплое свечение на толстый цветастый ковер и мягкое кресло. В кресле комком валялся клетчатый плед. На каминной полке Флин разглядел два портрета: самого старосты, только помладше, с пышными усами и задором в глазах; а еще приятной женщины средних лет с пухлыми розоватыми щечками, каштановыми кудрями и лукавым изгибом тонких губ.
Старший дознаватель провел пальцем по полке между портретами, задумчиво растер пыль подушечками. Интересно.
— Садитесь, пэрр Рубис, устали ведь за день.
Рэймонд Доуэлл выплыл из кухни с подносом в руках, на котором Флин заметил крупный серебряный чайник, две фарфоровые чашки на блюдцах, мисочку с вареньем и горку печенья на тарелке. Староста поставил все это на низенький столик, подтащил его к камину, туда же придвинул второе кресло, которое до этого пряталось в тени у высокого, под потолок, книжного шкафа.
Флин уселся в кресло — староста устроился напротив, взялся разливать чай.
— Вы один?
Носик чайника бряцнул о краешек чашки, кипяток брызнул на поднос.
— Мне нездоровится сегодня, — сказал Доуэлл как бы извиняясь. — Простуда, будь она неладна, дожди каждый день, сырость, слякоть. Да вы и сами видели, такой уж у нас край.
— Так дома сейчас никого нет? — повторил Флин.
Во взгляде Доуэлла на миг мелькнуло раздражение, но лишь на миг, тут же уступив место обычному подобострастию. Однако Флин успел это засечь.
«Да что с тобой не так? Ты явно напуган и что-то скрываешь, но что?»
— Никого. Я один. Шарлотта у подруги, а я вот, лечусь...- Доуэлл показал на чай с малиновым вареньем. — Да вы пейте, в такую погоду надо греться. Так вы что-то хотели у меня спросить? Мне казалось, я все подробно расписал.
— Не все. Грейсон рассказал мне про новенького из столицы. Почему я узнал от него, а не от вас?
Лицо у старосты окаменело, превратившись в восковую маску, но он быстро собрался и с невинным видом глотнул чая, клацнув зубами по ободку чашки.
Тени от огня в камине плясали на его щеках.
— Я думал, что это не важно. Он живет тут уже больше года и если бы вы его сами увидели, то сразу бы поняли — он тут ни при чем.
— Это с чего такие выводы?
— С того, что это обеспеченный юноша из хорошей семьи, безобиднее его в нашем селе вы никого не найдете. А я ведь, кажется, расписал всех подозреваемых. Вы же ищете сильного, крупного человека, да? Я не лезу
