Книга Неудача в наследство - Светлана Романюк

точно перестала бы болеть. Приступ прошёл. Всё забылось. Но только до следующего раза. За первым приступом случился второй, затем третий. Накатывали они не слишком часто, раз или два в месяц. Иногда казалось, что приступ неизбежен, но, помучив её некоторое время светобоязнью и тошнотой, он отступал, чтобы, вернувшись через несколько дней, терзать с удвоенной силой. Сознание от боли она теряла только единожды. Осенью. Именно тогда родные всполошились и пригласили доктора.

Поликарп Андреевич долго её осматривал. Оттягивал веки, заглядывал в глаза, выстукивал, выслушивал. Хекал, хмыкал, наконец вынес вердикт: барышня обладает тонкой душевной организацией, что с её даром неудивительно. Приступы не смертельны, но неприятны. Ей противопоказаны волнения и потрясения. Видел он два возможных выхода. Либо оградить Анну от всяческих мирских терзаний, например, в обители, либо — замуж. Замужество, как известно, очень женскую душевную организацию укрепляет. Очень.

Ни в обитель, ни замуж не хотелось. С приступами Аннушка смирилась и даже свыклась, приспособилась. Чутко прислушивалась к себе, при малейшем намёке на приближение стремилась уйти домой, запереться в комнате и отлежаться. Тем более что случались они обычно вечерами, а то и ночью.

Сегодня Аннушка поступила глупо, необдуманно. Нужно было уходить сразу после ужина. Её отсутствия и не заметил бы никто, не хватился бы. Но нет. Ей, видите ли, показалось, что приступ стороной прошёл и у неё есть несколько дней без мигрени. Как же она ошиблась! Духота и голос Орловой вернули не успевшую далеко отойти боль. Без помощи Милованова она даже в зал выйти не смогла бы. Кстати! Милованов. Зал… Окно!

Где она сейчас?

Аннушка попробовала пошевелиться или хотя бы открыть глаза — не вышло. Попыталась расслабиться и прислушаться к своим ощущениям. Боли не было, но слабость чувствовалась неимоверная.

Легко представлялась, что она вновь стала маленькой, набегалась в парке до полной потери сил и задремала под любимым клёном. Её нашёл папенька, поднял на руки и понёс домой. И Аннушка чувствует сквозь дрёму и сильные руки его, и шум дыхания, и стук сердца. Папенька несёт её в дом, а ей кажется, что она плывёт куда-то, покачиваясь. А глаза открыть не может — спать очень хочется.

Сейчас тоже было тепло, надёжно. Ноздри щекотало. Пахло влажной землёй и цветами. Тонкой нитью, свежей и чужеродной, вплетался запах бергамота. Это насторожило. Папенька не любил этот терпкий, горьковатый аромат.

Анна вдохнула поглубже, как перед прыжком в холодную воду, и всё-таки распахнула глаза, наконец-то справившись с неимоверно тяжёлыми ресницами.

Со всех сторон её обступала ночь. Звёздное небо распласталось над головой. Смутные силуэты растений виднелись в тусклом свете, скупо выплёскивающемся из распахнутых окон. Звуки музыки — далёкие, приглушённые. Мужской подбородок у самого её виска, закрывающий часть обзора.

— Что происходит? — еле слышно произнесла Анна. — Где я?

В ответ раздался прерывистый вздох, несколько приглушённых и маловразумительных восклицаний.

Анна, почти не удивившись, узнала Милованова.

Он качнул головой, кашлянул и выдавил из себя пару фраз, чуть больше напоминающих связную речь:

— Несчастный случай. Из окна выпали. Мир кружится… Видно, голову тряхнул.

Анна собралась с силами и, опершись на руку, приподнялась с мужского плеча.

— Вы стукнулись головой? Нужно помощь позвать? — спросила она дрожащим от слабости голосом.

Рука, на которую она опиралась, тоже подрагивала.

— Не головой, — промычал Милованов в ответ, — но стукнулся.

— Помогите! — попыталась крикнуть Анна, но вышло так тихо, что она сама с трудом себя услышала.

Милованов поморщился.

— Знаете, — начал он, — если помощь нужна вам, я присоединюсь к вашим воззваниям. Но если вы ради меня стараетесь, то не стоит. Предпочту сперва себя в порядок привести.

Анна поглядела вокруг, осознала, как они смотрятся со стороны, и поспешно захлопнула рот. Если их найдут лежащими в клумбе, то путь у неё и правда только один останется — в обитель. Она прислушалась к себе. Боли не было. Была слабость. Но это нормально, так всегда после приступа случалось. Нужно просто отдохнуть.

— Со мной всё в порядке, — сообщила она.

— Рад слышать, — выдохнул он.

Помолчали.

— Если вы чувствуете себя сносно, возможно, нам стоит попробовать подняться? — нарушил тишину Милованов.

Голос его звучал потерянно и не вполне уверенно.

— Разумеется, — спохватилась Аннушка. — Конечно. Простите меня, мне, право, неловко…

Они завозились и, путаясь в руках, ногах и юбке, стали подниматься. Оба покачивались, пытались поддержать, но больше опирались друг на друга.

Погода стояла жаркая, летняя, сухая, но садовник княгини добросовестно относился к своей работе. Клумбы были хорошо политы, земля в них была рыхлая, чёрная, удобренная и влажная.

Скудного света, льющегося из окон, хватило чтобы оценить плачевность того состояния, в котором находилась одежда выпавших. Поскольку Милованов приземлился первым, то и изгваздался он изрядно. На светлых брюках чётко выделялись чёрно-зелёные разводы и пятна.

Перебравшись на усыпанную песком дорожку, пострадавшие попытались привести себя в порядок. Деловито и в полном молчании оттёрли руки, смахнули с себя листики, веточки, лепесточки. Придирчиво оглядели друг друга.

Анна бросила вопросительный взгляд на Михаила.

— Вполне прилично, — успокоил он её и добавил, указав пальцем себе на скулу: — Вот только…

Анна понимающе кивнула и потёрла щёку. Михаил качнул головой, шагнул ближе и, вытащив чистый платок, сам молча и очень осторожно стёр грязь с её лица. Постояли едва ли не в обнимку ещё пару мгновений. Колени у обоих подрагивали и подгибались.

Аннушке безумно хотелось уткнуться лбом в так близко расположенное плечо и немного отдохнуть. Останавливало осознание того, что лицо мужчины, которому принадлежит плечо, приобрело нежно-зелёный оттенок, а следовательно, его вряд ли можно считать надёжным пристанищем.

От клумбы раздражающе пахло свежеподавленными цветами, от лип струился приторно-медовый дурман. Все эти ароматы почти заглушили бодрящую нотку бергамота. Почти, но не совсем. Аннушка втянула как можно больше воздуха в грудь и предложила:

— Идёмте? Маменька, наверное, уже волнуется.

Михаил согласно прикрыл глаза. Осторожно двинулись к крыльцу.

— Дальше вам лучше идти одной, — тихо сказал он, остановившись у зарослей шиповника.

Анна посмотрела на спутника, на его всклоченные волосы, одежду в неопрятных разводах и согласно кивнула. Действительно, возвращаться лучше врозь.

Михаил развернулся и полез в кусты. Двигался он неловко, какими-то рывками. Анна смотрела ему вслед и думала, что расстаться следовало на десять шагов раньше. Прятаться в кустах сирени было бы куда комфортнее, чем в колючем шиповнике. Когда шорох листьев, хруст веток и сдавленные чертыхания