Мои чувства?
– А мои? – парировала она в ответ. – Тебе не хватало внимания и ласки – я могу это понять, поверь. Я другого не понимаю, дорогой мой Львеночек – почему ты не мог просто сказать мне об этом? Почему не сделал ничего ради того, чтобы разгрузить меня – нанять няню, помощницу, подключить свою мать? Ты же знал – мне неоткуда больше ждать помощи и поддержки. Неужели ты не понимал, что то, что у нас не хватает сил друг на друга – прямое следствие того, что я просто не выдерживаю нагрузки?
Кира поднялась – спокойная, грациозная, неприступная…
– Ты считал, что я не додаю тебе любви. Но любовь была во всем, что я делала. В том, что вставала рано утром, чтобы приготовить тебе завтрак, хотя накануне допоздна занималась домашними делами. В том, что никогда и ни в чем тебя не нагружала – попросту жалела, пытаясь дать тебе отдохнуть… В том, в конце концов, что родила тебе троих детей, которые бесконечно требуют внимания и заботы! Я тебя не долюбила? Очень жаль, Леша, потому что я отдала тебе и детям все, что только могла. И больше мне дать попросту нечего.
Ее боль, крывшаяся в каждом произнесенном слове, перетекала в него самого, множа и без того раздиравшие душу тяжелые чувства…
Но он все равно потянулся к ней. Потянулся, как к единственному источнику света. Как к маяку, сверкавшему в непроглядной тьме…
– Прости меня, – взмолился, порывисто сжав ее окаменевшие плечи. – Прости. Ты права – я должен был просто с тобой поговорить. Но мне казалось тогда это чем-то постыдным и унизительным – ревновать тебя к собственным детям, а именно это я и делал. И, знаешь… я просто не привык просить, Кирюша. Я привык быть центром вселенной, привык, что меня всегда окружали любовью и вниманием…
Она молчала. Он – упрямо продолжал…
– Я пошел самым простым, самым грязным путем. Но поверь… я теперь понимаю, как непросто жилось тебе…
– Прекрасно, – пожала она плечами. – Раз ты все понял, я надеюсь, что ты поведешь себя, как порядочный человек. И что дело не дойдет до грязного дележа имущества и прочих малоприятных разборок. Я надеюсь, что ты хотя бы достойно уйдешь.
Каждое ее слово – как смертельный выстрел. И с каждым разом становилось все труднее дышать, словно легкие превратились в кусок свинца…
– Но я не хочу уходить, – возразил из последних сил. – Я хочу быть с вами…
Легким движением плеч Кира стряхнула с себя его руки, точно это была пыль.
– Я уже сказала – с детьми налаживай теперь контакт сам. А ко мне, будь добр, больше никогда не прикасайся.
Вынеся этот приговор, она пошла на выход, обернувшись на пороге…
– И, пожалуйста, не приезжай сюда и не беспокой детей ближайшие несколько дней. Им и так досталось.
Договорив, словно отрезав, она вышла из квартиры, оставляя его один на один все с той же пустотой…
Глава 20
Его шаги нагнали меня уже на площадке.
Это было странное чувство: внутри сплелись ожидание того, что он еще собирался сказать и абсолютное нежелание слушать что бы то ни было.
Нежелание позволять снова залезть мне в душу тому, кто в нее уже, не задумываясь, смачно плюнул.
Леша опередил меня на несколько шагов, встал на первой ступеньке лестницы, раскинув руки в разные стороны в таком жесте, словно собирался меня обнять, и не позволяя тем самым пройти дальше. Он не протянул руки навстречу, не дотронулся до меня и пальцем, но эти глаза…
В них читалось куда больше того, что способно сказать физическое прикосновение.
Я взглянула на него выжидающе, давая понять всем своим видом, что у меня нет времени на эти игры в гляделки и молчанки.
– Не уходи… вот так, – сипло произнес он, словно эти слова отнимали у него остатки сил. – Пожалуйста.
– Недостаточно красиво вышла за порог? – парировала насмешливо.
Он проигнорировал мою иронию. Твердо стоя на своем, добавил:
– Не вычеркивай меня. Так, словно между нами ничего и никогда не было. Словно мы не прожили вместе пятнадцать лет… Кира, прошу… не выкидывай меня из своей жизни, точно мусор. Это больно…
Я взметнула вверх брови, едва сдерживая желание рассмеяться ему прямо в лицо – громко и горько.
– Тебе? – переспросила с нажимом. – Это тебе тут больно? Это тебя предали и променяли? Мусор, Львеночек, это то, во что ты сам превратил наш брак и всю нашу жизнь.
Он зажмурился – от стыда ли, от боли ли.
А я испытала вдруг… болезненное сожаление. От того, что все вышло вот так. От того, что брак, казавшийся таким прочным и надежным, рассыпался, точно прах. От того, что все было безнадежно испорчено, изгажено, осквернено. Все, во что я верила.
И он еще смел говорить, что это ему больно!
– Ненавижу, – вырвалось вдруг наружу. – Я тебя ненавижу, Леша. Ты манипулируешь сейчас тем, что нас связывало эти пятнадцать лет, но все, к чему ты теперь так нагло и бесстыже апеллируешь, не остановило тебя самого от того, чтобы найти себе какую-то базарную шлюху!
Он нервно дернул головой, но даже не подумал отступить. Его лицо – когда-то такое любимое и родное – теперь вызывало внутри меня настоящую бурю разноречивых эмоций…
Я до трясучки хотела его уничтожить в этот момент. Растоптать, причинить боль – такую же, какую он причинил мне. Отхлестать по щекам, чтобы пришел в себя и понял наконец – так просто, обычными красивыми словами и мольбами, не исправить того, что он натворил. Не затереть и не забыть…
Ни черта уже было не вернуть!
И за это я ненавидела его тоже.
– Я не был у нее… в последние дни, – проговорил он с мукой, словно это было каким-то подвигом, который я должна была оценить по достоинству и в благодарность тут же пасть к его ногам. – Я не хочу ее больше видеть. Я хочу…
– А придется, – перебила я его. – Если ты, конечно, рассчитываешь снова увидеть свои вещички.
На его лице проступила растерянность и непонимание. Похоже, он пока и не догадывался, куда именно я вывезла все, что ему принадлежало.
– Так вот зачем она звонила… – произнес так, словно даже и не со мной говорил, а с собой самим. – Я не взял трубку.
– Зря, – пожала плечами. – В конце концов, ты сделал в нее такие инвестиции, что они просто обязаны окупиться. Знаешь что, Леша? Ты вполне можешь сдавать эту Милу в аренду – прямо вместе
