день рождения мамы, — встрял в разговор Мика, проходя в комнату.
Куинн вздрогнула и удивленно уставилась на него.
«Да, — говорил его уверенный взгляд, — я все слышал».
— Куинн хочет провести кое-какие исследования в Вене, — добавил он. — Разве нет? — обратился он к Куинн. Судя по ее лицу, она еще не приняла решение. — Ты же не из тех, кто сдается. Заканчивай то, что начала. — В ее глазах что-то промелькнуло, но он так и не смог разобраться, что именно. Поэтому сказал: — Иден, нам пора прощаться. На террасе уже накрыт обед.
Куинн и раньше ночевала у Мики. Она знала, как он живет, поэтому не удивилась тому изысканному блюду, что было подано на стол: тортеллини ручной работы, фаршированные крабами и политые шафрановым соусом, В дополнение к ним были оливки, сыр боккончини в виде маленьких шариков, запеченные помидоры черри трех цветов.
Удивило ее, возможно, то, как легко у нее получилось есть одной рукой. Неужели Мика учел все это в своих указаниях? Или это экономка позаботилась о ней?
— Почему ты не ешь?
— Я уже поел. — Мика отхлебнул «Кровавой Мэри» и сел лицом к озеру.
Пока Куинн принимала обезболивающие, алкоголь был для нее под запретом, однако именно сейчас она бы с удовольствием выпила, чтобы упорядочить мысли и эмоции. Раньше, когда бывала в домах Мики, она как бы была гостьей Иден, которая исполняла роль буфера между ней и Микой. Даже когда они занимались сексом, Иден была удобным предлогом, чтобы не нарушать определенные границы.
Вот и сейчас Куинн использовала Иден, чтобы нарушить неловкое молчание.
— Я рада, что вы с Иден наконец-то поговорили.
— Я тоже. — В его тоне слышался сарказм — вероятно, потому, что он все еще не пришел в себя от новости про Ясмин. Повернувшись, он устремил на Куинн проницательный взгляд. — Думаешь, она поэтому вышла за него? Потому что…
— Нет. Иден любит Реми. Знаю, сложилось впечатление, будто все случилось слишком быстро… Это в духе Иден. Она видит мир сквозь розовые очки. Но она страдала целых пять лет после той встречи с Реми в Париже. И он тоже.
— Это все похоть. Как и у нас с тобой, только мы не сбегаем в Гибралтар.
Куинн с трудом втянула в себя воздух — так сильно сжалось ее сердце от этих слов. Аппетит пропал, она невидящим взглядом уставилась в тарелку.
— Мы всего лишь делимся телами, а не жизнями, — тихо проговорила она. — У них по-другому. То была любовь с первого взгляда.
Мика долго молчал, словно обдумывал ее слова. Когда он заговорил, Куинн показалось, что он отмахнулся от идеи, стоявшей за этими словами.
— Прошу тебя, не зарься на то, от чего опьянела Иден. Я ожидаю от тебя большего. Ты веришь в любовь не больше, чем я.
— Я не верю в брак, — возразила Куинн. — А любовь существует.
— Как можно не верить в брак? Как раз брак — это реальность. Брак — это то, во что ввязалась Иден. А любовь — иллюзия. Любовь — это то, в чем убеждает себя женщина, когда обнаруживает, что беременна, и до смерти боится рассказать о беременности родителям. Я имею в виду свою мать, — уверенно заявил Мика.
— Ты считаешь, мама не любит тебя?
— Мы ведь говорим о чувствах не такого рода, правда? Моя мать сказала, что любит меня, но мне все равно пришлось жить с отцом, так что любовь не такая уж мощная сила. Это просто слово, оно прекрасно смотрится на поздравительных открытках. В нем примерно столько же содержания, сколько в раскрашенной бумаге.
— Ну и ну. Я знала, что ты циник. — А еще Куинн стало ясно, где она оказалась — перед бездонной ледяной пропастью.
Мика же как ни в чем не бывало пил «Кровавую Мэри».
— Что бы ты там ни думал об истинной природе их чувств, они женаты. Тебе придется принять это, как и мне, — твердо заявила она.
Он прищурился.
— Если ты считаешь, что все это время она была влюблена в него, почему ты не помешала ей выйти за Хантера?
— Ну, она была непреклонна в своем решении выйти за Хантера. А если честно, то я не видела будущего для нее и Реми, если учесть, как ты настроен по отношению к нему. К тому же я знала, если она выйдет за Хантера… — Куинн прикусила губу, но потом поняла, что нужно избавиться от угрызений совести. — Все это выставляет меня не в очень хорошем свете, — мрачно продолжила она после паузы. — Я знала, если она выйдет за Хантера, она все еще будет нуждаться во мне. Да, это говорит о моем эгоизме, но Идеи — это все, что у меня есть. Я рада за нее, честное слово, рада.
Куинн положила в рот сырный шарик и, пережевывая его, ждала, как Мика отреагирует на признание.
— У меня тоже такое чувство, будто он забрал то, что принадлежит мне, — признался тот.
— М-да, — без всякого юмора произнесла Куинн. — Иногда мне кажется, у нас с тобой слишком много общих неправильных качеств. Мы собственники. Упрямые.
— Ломаные.
— Что?! — ошеломленно воскликнула Куинн.
— Ты первая это сказала, — проговорил Мика.
— Когда?
— Когда тебя вчера привезли в палату.
— Ты говорил, что я не болтала глупостей.
— Это не глупость. Это правильно.
— Что конкретно я сказала?
Мика вздохнул:
— Ничего предосудительного. Ты обрадовалась, что я все еще там, и захотела обнять меня, а потом расстроилась, что рука не работает. Ты думала, что она сломана и сказала: «Ну почему мы оба такие ломаные?» Я как раз закончил разговор с Идеи и задался тем же самым вопросом.
— Что еще я говорила?
— А что? Чего ты боишься?
