Ученые Агнешка Графф и Эльжбета Корольчук утверждают, что это движение - ярко выраженный консервативный ответ на неолиберализм, то есть укрепление церкви и семьи в условиях разрушения социальных служб в условиях все более приватизированной экономики. Однако другие отмечают, что Европейский союз и Стамбульская конвенция сформулировали стандарты, которые стали обязательными для потенциальных членов, представляя собой "либеральные ценности". Возможность получения кредитов и участия в рыночных сделках зависела от соблюдения этих норм, и государственные лидеры, такие как Эрдоган и Орбан, объявили это неприемлемым навязыванием культурных ценностей извне. По-видимому, не имело значения, что значительное число людей в их собственной стране согласны с этими критериями, поскольку их также можно было считать вестернизированными или запятнанными иностранными ценностями или "идеологией". Европейский союз объяснил свою практику как часть процесса "европеизации", который включает в себя законы о предотвращении и ликвидации дискриминации в отношении женщин, о защите женщин от домашнего насилия, а также о признании и поощрении прав ЛГБТИА+. Любая страна, стремящаяся вести бизнес с Европейским союзом, должна была согласиться подчиняться этим законам, которые в последние тринадцать лет все чаще ассоциировались с правами человека. В то же время, по словам Марины Шевцовой, феминистского ученого из Словении, бывшие советские государства отреагировали против форм секуляризма, навязанных им советским режимом, и христианская православная церковь стала играть все более важную роль в качестве партнера государственной власти.
В Грузии и Украине, по словам Шевцовой, православные церкви должны были решить, насколько близки они будут к Русской православной церкви, даже если они стремились к членству в ЕС и НАТО. Таким образом, "европеизация прав ЛГБТИ стала геополитическим вопросом". Аннексировав Крым в 2014 году и укрепив свое присутствие на Донбассе, Россия стала более рьяно противопоставлять православные семейные ценности европейским нормам, делая акцент на "естественной" форме семьи, "естественном" статусе гетеросексуальности и неизменности половой принадлежности. Термином "гейропа" Путин назвал комплекс антидискриминационных и антинасильственных законов, которые были восприняты как навязывание "гендерной идеологии". Церкви в регионах, стремящихся к большей автономии от России, таких как Грузия и Украина, после провозглашения независимости в начале 1990-х годов оказались в затруднительном положении. Они могли следовать тому, что Никита Слепцов называет "консервативным гетеронационализмом", предписанным Московским патриархатом, или найти общий язык с европейскими нормами в области гендера и сексуальности. "Гендер" стал термином, который для некоторых нес в себе угрозу разрушения национальной идентичности именно в то время, когда национальная идентичность утверждалась в борьбе с бывшим советским режимом. Действительно, в последние десятилетия православные церкви приобретали все большее значение, становясь символом новой национальной идентичности. С одной стороны, они не могли выступить против традиционных ценностей. С другой стороны, их независимость парадоксальным образом зависела от связей с Европой, требовавших изменений в их правовых структурах, которые они в разной степени осуществляли (иногда лишь символически, не намереваясь их исполнять, а иногда лишь выборочно, что в Восточной Европе называют "выборочной европеизацией"). Например, они могли пообещать соблюдение принципа недискриминации, но оставить это обещание в качестве символа, лишь частично исполняемого или намеренно не исполняемого.
Хотя эта книга не может дать полную историю антигендерного движения, нам важно рассказать о некоторых моментах недавней истории, чтобы увидеть, как призрачное скопление, выдаваемое за "гендер", вошло в аргументацию и риторику официальной церковной и государственной политики, политики, которая имеет огромные последствия для жизни женщин, транс- и квиров по всему миру, а также тех, кто живет в условиях все более авторитарных режимов. По этой причине мы еще более внимательно рассмотрим взгляды Ватикана, пытаясь понять, как призрачная сцена, обуславливающая движение антигендерной идеологии, просачивается в аргументацию, ужесточает социальные и политические нормы и даже выставляет себя в качестве демонстрации и защиты рациональности.
Глава 2. Мнения Ватикана
Мы рассмотрели несколько примеров влияния консервативных евангелистов на движение против гендерной идеологии, которое является обширным и продолжающимся, но Ватикан, вероятно, стал инициатором современной сцены. Как я уже упоминал в предыдущей главе, в мае 2004 года, за год до назначения Папой, Йозеф Ратцингер возглавил Конгрегацию доктрины веры Католической церкви и написал широко распространенное послание ко всем епископам Католической церкви. В этом документе он провел различие между двумя доминирующими подходами к "женским вопросам". Первый подчеркивал подчиненное положение женщин, а второй отрицал различия между мужчинами и женщинами, которые "рассматривались лишь как последствия исторических и культурных условий". Он попытался объяснить разницу между полом и гендером в соответствии с таким ошибочным представлением о "человеческой личности": "физические различия, называемые полом, сводятся к минимуму, в то время как чисто культурный элемент, называемый полом, подчеркивается до максимума и считается первичным".
Хотя Ратцингер понимает, что это различие призвано обеспечить большее равенство, освободить женщин от биологического детерминизма, он предостерегает от опасностей, связанных с этой идеей. По его мнению, она "вдохновляет идеологии, которые, например, ставят под сомнение семью с ее естественной структурой из двух родителей, матери и отца, и делают гомосексуальность и гетеросексуальность практически эквивалентными, в новой модели полиморфной сексуальности". Он предполагает, что теория гендера, против которой он выступает - это "попытка человека освободиться от биологической обусловленности". По его мнению, "биологическая обусловленность человека" состоит из биологических атрибутов, которые определяются их неизменностью. Если люди будут свободны "формировать себя как им угодно", утверждает он, они разрушат свою сущность.
Для Ратцингера гендер, истолкованный как неправомерное или чрезмерное проявление свободы, оказывается свободой разрушать то, что необходимо для того, чтобы быть человеком. Точка зрения, против которой он выступает, утверждает, что гендер - это исторический или культурный эффект, а не естественный закон, который предписывает бинарный пол. Но если это лишь эффект истории, то в каком смысле он может представлять собой чрезмерную личную свободу? Но поскольку нам не дают никаких ссылок на тексты, на которых он основывает свою точку зрения, мы не можем судить, правильно ли он представляет ту или иную теорию. Однако, судя по всему, он возражает против мнения, что гендер является культурным эффектом именно потому, что, понимаемый как пол, он божественно предписан и создан - или создан - исключительно Богом. А идея "самоконституции" предвещает потенциально опасное проявление человеческой свободы, которая для Ватикана является способом кражи творческих сил у Божественного. Действительно, Папа Бенедикт так говорит об этом в своем Рождественском послании 2008 года: "То, что часто выражается и понимается под термином "гендер", в конечном итоге оказывается попыткой человека самоэмансипироваться от творения и Творца".
Уже в 1995 году представители Ватикана на Пекинской конференции по положению женщин упрекали "гендерную повестку" в "преувеличенном индивидуализме". Надлежащее место для "творчества" в мире людей - это сексуальное воспроизводство в контексте гетеросексуального брака.
