это было важным политическим императивом, - сколько для легитимации правящего принципа, который бы способствовал формированию и возвышению "трудолюбивых и рациональных".
Когнитивная основа нового правящего класса в конечном итоге проявится в наборе отдельных философских и политических позиций, всеобъемлющем мировоззрении, все более необходимом в качестве основы социального, политического и экономического порядка. Первоочередной была вера в самосозидание, требовавшая такого общественного устройства, которое позволяло бы максимально возможную свободу - даже освобождение - от невыбранных обязательств. Этот императив требовал высокомобильного общественного устройства, позволяющего "трудолюбивым и рациональным" реализовывать свои таланты там, где они наиболее востребованы и вознаграждаемы. Всевозможные границы будут оспариваться как произвольные ограничения в реализации своих предпочтений. Семейные обязанности и формирование семьи будут все чаще рассматриваться как бремя, ущемляющее личную автономию, а не как основной институт цивилизации. Культурные ограничения - будь то индивидуальная или экономическая свобода - должны были быть в значительной степени уничтожены. Религия неизбежно должна была отступить как область ограничений (или "запретов", если воспользоваться формулировкой Филипа Риффа), превратившись в форму личной веры и тем самым утратив в широком смысле социальный или политический статус руководящего органа, который мог бы налагать "запреты". Мера успеха будет все более материалистической, смещая ресурсы и внимание от образования через гуманитарные науки к контролю над миром природы через науку и технологии. Полный социальный, экономический, образовательный и политический порядок обязательно возникнет в соответствии с властными притязаниями новой элиты - режим, созданный трудолюбивыми людьми и для них.
Таким образом, классический либерализм стремился продвинуть новую элиту, которая будет способствовать экономическому прогрессу. Такой прогресс обязательно потребует новой, потенциально обширной дифференциации между многими и немногими. Теории прав собственности были разработаны для обеспечения государственной поддержки и санкции этой формы неравенства, хотя Локк (и более поздние классические либералы) также надеялись, что "многих" можно убедить в том, что они будут материально лучше жить в динамичном экономическом порядке, который увеличивает общий запас, даже если это приведет к расширению разделения между многими и немногими. Локк опасался народа как потенциально "радикальной" силы, особенно за склонность зависти и недовольства подрывать либеральные права собственности. По мнению классических либералов, такой потенциальный "радикализм" мог бы подорвать прогресс и привести к снижению экономического динамизма и процветания. Достаточно почитать романы Айн Рэнд, чтобы понять, как вмешательство политически влиятельного сброда может свести на нет усилия небольшого меньшинства гениев, чья изобретательность и находчивость приведет к увеличению прибыли, которой могут воспользоваться все, включая простых людей. Таким образом, центральной целью классического либерализма стал проект изоляции экономически успешных немногих от средних и "беспокойных" многих, особенно с помощью конституционных ограничений, экономических стимулов, а также социальных и культурных механизмов, которые сдерживали бы развитие мощного класса "многих".
Полезным способом разграничения различных обсуждаемых традиций является классический четырехчастный ящик, в котором выделяются четыре категории, разделенные по двум осям. "Классический либерализм" - это первая категория, выделяемая как либеральная философия, которая боится "многих" как потенциально дестабилизирующей, "революционной" силы, и поэтому стремится разработать способы обеспечения господства политической и экономической элиты.
Сегодня эта политическая философия носит название "консервативная", но, как видно из ее истоков, ее целью было не "сохранение" устоявшегося политического, социального и особенно экономического порядка. Вместо этого она стремилась сформировать политический, социальный и экономический порядок, который был бы динамичным и постоянно меняющимся, в котором опыт мира одного поколения был бы почти неузнаваем для опыта следующего поколения. Классические либералы обычно превозносят успех так называемого консерватизма не в соответствии с тем, что осталось неизменным, а в соответствии с тем преобразующим эффектом, который он оказал на мир. Характерное выражение так называемого консерватора, восхваляющего трансформационный аспект современного экономического прогресса, можно найти в недавней книге "Never Trumper" Джона Голдберга. Голдберг прославляет подъем того, что он называет "Чудом", в котором "почти весь человеческий прогресс произошел за последние триста лет". Голдберг превозносит этот период, отмеченный прежде всего быстрым ростом экономического процветания, как результат "революционного взгляда на мир", "глубокой и беспрецедентной трансформации", "локковской революции", в ходе которой "великое шествие человечества как будто начало проходить через портал в другой мир". По счастливой исторической случайности "классические либералы" претендовали на то, чтобы быть (и их постоянно называли) "консервативными", но, как свидетельствуют эти отрывки и подобные аргументы таких либералов, то, что классические либералы надеются "сохранить", - это революционная доктрина, направленная на постоянное преобразование всех аспектов социальной организации человека.
На протяжении десятилетий в США Голдберг считался одним из ведущих "консервативных" интеллектуалов, даже писал до недавнего времени для главного консервативного американского журнала National Review. Однако по мере того, как в консервативном движении, которое он когда-то отстаивал, все меньше доминирует классический либерализм, он все чаще отказывается от своей идентификации в качестве консерватора, вместо этого отождествляя себя с ярлыком, который когда-то был навешен на политических кандидатов, таких как Майкл Дукакис, - либерал. Многие из самоназванных "никогда не трампистов" - включая таких, как Уильям Кристол, Макс Бут и Голдберг - сегодня открыто признают, что их политическая философия в основе своей либеральна, и что, какова бы ни была их антипатия к Трампу как личности, более фундаментально они принимают неконсервативные принципы классического либерализма против того, что они считают более экономически "статичным" и социально "авторитарным" набором социальных обязательств. Ярлык "консервативный" начинает отделяться от классического либерализма, поскольку либеральная традиция никогда не была в основе своей направлена на "сохранение" стабильного порядка, который стремился к преемственности и балансу между интересами многих и немногих.
Тем не менее, путаница сохраняется. Достаточно открыть одну из последних книг Джорджа Уилла под удивительным названием "Консервативная разумность", чтобы столкнуться с аргументацией в пользу прогрессивной и преобразующей экономической программы, которая пытается опровергнуть почти все утверждения, сделанные им в более ранней работе "Государство как ремесло души". В то время как "Воля 2019 года" утверждает, что максимально минималистское государство приведет к "спонтанному порядку", который позволит высвободить головокружительный экономический прогресс и изменения, именно автор книги 1983 года "Государство как ремесло" утверждал, что такая точка зрения определенно не является консервативной. Напротив, более молодой, более берклианский Джордж Уилл 1983 года считал, что правительство должно играть позитивную роль в поддержке социальных институтов, которые динамичное общество последовательно подрывает, утверждая, что либеральное американское общество вытягивает "убывающее наследие культурного капитала", который не может "регенерировать спонтанно".
Классический либерализм - начавшийся с Локка, выдвинутый некоторыми из самых выдающихся отцов-основателей Америки, воплощенный в нашей Конституции, а сегодня защищаемый либертарианскими либералами, которых ошибочно называют "консерваторами" - стремится, прежде всего, к динамичному экономическому порядку, в котором достижения немногих максимально защищены от потенциального недовольства многих.
