не подумаешь, пока я не спрошу.
Новый щелчок, и ткань на груди расслабляется, отпуская натяжение.
— И ты хочешь спросить?
— Слишком сильно. Но я боюсь, что как только задам свои вопросы вслух, ты тут же раскусишь меня, заставляя об этом пожалеть.
— Разве я похожа на такую?
— Нет, но у меня тоже достаточно страхов, госпожа.
Всего три ленты, впереди еще четыре.
— Так развей их. Пока ты будешь бояться, никогда не узнаешь, имеют ли твои страхи смысл.
— То же самое я могу сказать и тебе, Ия.
Четвертый щелчок, и свободолюбивые мурашки бросаются врассыпную, ныряя под ткань.
— Ты хочешь спросить про поцелуй? — решилась я озвучить свое единственное предположение, тем самым дав понять, что это не прошло мимо моих мыслей как нечто неважное.
— Близко, но не совсем. Я скорее хотел поделиться и узнать, что ты будешь об этом думать.
— А просто спросить не пробовал? Я еще ни разу не жалела для тебя слов.
Пятый.
В плечах становится совсем свободно, талию уже не стягивает ткань, и лишь два маленьких бантика удерживают его на теле, если не подхватить руками.
— Ты права, — хмыкнул он. — Слов ты для меня не жалела. А пожалеешь ли в будущем?
— Не тяни, Кристиан. Ненавижу недомолвки.
— Любопытная, — указал он на мой давно очевидный всем грех. — Ия, хочу сказать тебе, что это был мой первый поцелуй.
Закусив щеку изнутри, я невольно прислушалась к предпоследнему щелчку ножниц, который прозвучал почти так же оглушительно, как грянувший вслед за молнией гром.
— Я знаю, что у тебя тоже.
«Договаривай», — подумала я, обращаясь к его телепатии, и подняла глаза, глядя в зеркало на черную тень с очертаниями Эвердина за моей спиной.
Он смотрел на меня. Знал, чувствовал, что я наблюдаю, и не решался разрезать последнюю ленту — ведь это означало, что с платьем покончено и ему нужно будет уйти.
— Это было не так, как я себе представлял. И ты не можешь представить, как меня гложет, что в твоей голове та же мысль. Украденный, случайный, спасительный. Не таким должен быть первый поцелуй, моя госпожа.
Последний щелчок подвел черту под этим разговором, но, развернувшись на пятках, я уверенно запрокинула голову, стараясь поймать черный взгляд мужских глаз.
Слушая мои мысли, Кристиан медленно отбросил ножницы в сторону, заставив их брякнуть металлом о пол, и так же не торопясь увел руки за спину, чуть наклонившись.
— У нас один шанс исправить первое впечатление, — добавил он, секунду помолчал и признался. — Я бы хотел.
Один маленький шаг до пропасти, и я смело прыгаю в нее. Так смело, как сама от себя не ждала! Подтягиваюсь на носочках и, не чувствуя прохлады пола, всем телом тянусь вверх.
Закрыть глаза бы… Хоть на долю секунды, чтобы страх прогнать.
Мой рывок заканчивается касанием горячих губ. Чуть обветренных, суровых и напряженных. На вкус Кристиан все еще пьянит, будто та капля вина, что он выпил, все еще оставалась на губах, ожидая, пока я решу к ней вернуться.
Он не торопится, не рвется вперед, подавляя напором, просто ждет, пока я сама осознаю, что делаю, и приму решение — бояться мне и отступать или задержатся чуть дольше, побеждая собственные страхи.
Вдох, который я проглотила перед прыжком в никуда, медленно заканчивается, и я невольно размыкаю сомкнутые губы в попытках вернуть в выжженные легкие воздух. Кристиану хватает этого мгновения, чтобы повторить мой вынужденный маневр и легонько погладить губу кончиком языка.
Не наступает, не торопит, все еще позволяя держать голову на поверхности и дышать, дышать, дышать, делая жадный вдох. Чуть толкается головой вперед и осторожно прикусывает зубами мою кожу, чтобы тут же отпустить и начать все сначала.
От него пахнет приятным мужским запахом. Откуда-то из тени тянет эвкалиптом и мускусом, холодной мятой и цитрусом, да так сладко, что спрятаться от этого аромата можно, только нырнув на глубину.
Ткань платья предательски скользит по плечам, но мои руки повисли мертвыми плетями, которыми я была не в состоянии управлять. Голые плечи уже показались под стекающей по коже ткани, и жадное и резкое движение вынудило меня громко вздохнуть, мешая вдох со вскриком.
Вместо того чтобы сдернуть ткань, сорвать ее, как настоящее чудовище, которое жило в моей памяти уже несколько лет, Кристиан сжал пальцы, крепко удерживая расслабленный ворот платья на месте. Его ладони, широкие и горячие, стальными прутьями держали ткань на месте, не позволяя ей сползти и открыть темноте и чутким мужским глазам что-то лишнее.
Стало спокойнее. Удушливая волна отхлынула, оставив после себя только свежий бриз, и сердце под ребрами замедлило свой бешеный бег, возвращая все мое внимание к губам, что были так близко, как никогда раньше.
Эвердин определенно знал, что делать, но в тот момент я совсем забыла о его обучении, о котором мне поведала Розали, об отсутствии практики и даже о том, что меня касался живой мужчина, противореча моим ожидания удерживая одежду на месте, а не пытаясь ее сорвать.
Кристиан вытянулся, подняв голову, и у меня просто не оставалось выбора, кроме как сделать еще один осторожный шаг, потянувшись навстречу. Мне не хотелось прерывать происходящее — не сейчас. Только не сейчас! И, сократив расстояние между нашими телами, я осторожно коснулась грудью крепкого горячего тела, все еще не в состоянии поднять руки.
Неожиданно мужчина отступил, тяжело дыша и низко опуская голову. Отпущенное платье потекло мокрым шелком вниз; ссутулившись, я вовсе не спасла ситуацию — напротив, усугубила ее, едва не задохнувшись от возможности показаться обнаженной хоть перед кем-то.
Не поднимая глаз, мужчина отвернулся, поворачиваясь ко мне широкой и неспокойно бугрящейся спиной, и хрипло прошептал:
— На сегодня все, госпожа.
Вылетев, словно стрела, сорвавшаяся с тетивы, Эвердин с трудом не хлопнул дверью, скрываясь черной тенью в темноте коридора. Будто его и не было, будто мне все это почудилось.
Только сверкнувшие от очередной молнии упавшие ножницы, лежащее в ногах платье и давно остывший чай говорили, что это вовсе не сон и не видение, померевщившееся мне в непогоду.
Все это было. Было реальным!
Я действительно поцеловала Кристиана…
В низ живота ударила горячая, но приятная боль, заставляя и без того дрожащие ноги подогнуться в коленях. Странное, незнакомое ощущение пугало и манило своей необычностью. Щеки вспыхнули краснотой, обжигая кожу изнутри, но я, наконец сумев поднять руки, только прикрыла голую грудь, в растерянности глядя на закрытую дверь и слыша, как где-то там, в темноте дома, прячась за стуком тяжелых дождевых капель, скрываются
