выводя Галку из сарая. — Ступай, усни часок. Мне тут… я тут лопату хотел наточить. Столб сменить, подгнил, — и, радуясь наконец-то найденному объяснению, добавил: — До работы успеть. Вечером отдохнуть хочется. Давай сводим сегодня Танюшку на карусель? — последние слова он произнес, отвернувшись, чувствуя на себе пытливый взгляд дочери.
— Ладно, — сказала Галка, — она обрадуется. Там, в парке, вообще-то хорошо.
«И нам, тебе и мне, будет хорошо. Не только Танюшке», — понял он и несмело поднял глаза на дочь. Галя смотрела теперь куда-то за его плечо, проговорила:
— Спать не хочется. Ты копай, я посижу. Я давно не вставала так рано. Вон, солнце уже.
Над тесовыми крышами домов поселка среди стволов сосен поднималось солнце. Почти поперек его пересекало сизое облачко, и казалось, что солнце лукаво и сонно жмурится. Бросив взгляд на лицо дочери, Григорий, как и тогда в комнате, когда пришел дядя Вася, вдруг увидел окружающее глазами дочери: двор, пересеченный длинными тенями, цветные бисеринки росы на листьях яблони, туго натянутую влажную синеву неба. Привычно знакомое, оно взволновало, сердце отозвалось щемящей благодарностью. Ощутил, как утренняя прохлада, обдавая тело, смывает и угарную сумятицу чувств.
…Утоптанная земля вокруг столба поддавалась с трудом. Было приятно с силой вонзать в нее лопату, чувствуя, как напрягаются мускулы, глубоко дышит грудь. Сбрасывая с лопаты песок, Григорий радостно удивлялся его медовой желтизне. Бессонная ночь все же давала о себе знать. Сделав несколько взмахов, он передыхал, опираясь на черенок лопаты. При этом сидевшая на бревне Галка поднимала на отца глаза. Они были теперь задумчиво-спокойны. И Григорий снова принимался копать, воодушевленный ее присутствием.
В гостях
1
Телеграмму Оленька решила не подавать, нагрянуть к тетке как снег на голову.
К счастью, такси на вокзале подвернулось сразу же. Оленька сказала шоферу адрес и принялась глазеть по сторонам. Город как город, тут и там среди бревенчатых частных домишек новостройки. Зелени немного, но есть. Пожалуй, больше всего от других городов он отличался тем, что был городом Оленькиного детства, которого она почти не помнила. Ее увезли отсюда пяти лет.
Она не успела поразмышлять об этом, как шофер остановил машину перед стандартным пятиэтажным зданием из серого кирпича. Вокруг стояли такие же безликие пятиэтажные коробки, а возле них чахлые прутики-саженцы молодых деревьев и кустарников.
Оленька догадалась попросить шофера подождать, и очень кстати: тетки дома не оказалось. На звонок в ее квартиру открылась дверь соседней, и круглолицая женщина в цветной косынке сказала, что Наталья Васильевна на даче. Женщина растолковала, как туда добраться.
— Знаю, — кивнул шофер. Он был уже не молод, плотный, лысоватый и не очень разговорчивый.
Ехали не так уж долго. Миновали новый район с вполне современными, из стекла и бетона, зданиями, свернули и спустились к реке. Шофер сказал, что это не река, а всего лишь один из ее рукавов. Шофера, видимо, тронули Оленькины юность и волнение, которое она не могла скрыть, белое золото ее необыкновенных волос. Оленька заметила, что шофер, как и другие, обратил на них внимание, вел машину, а сам нет-нет да поглядывал в ее сторону. И время от времени коротко что-нибудь объяснял ей.
Проехали по хлипкому дощатому мосту, оставив позади крутой городской берег, по которому теснились скособочившиеся халупки. Теперь дорога пошла вдоль круто изогнувшейся речной протоки. Справа же широко расстелилась равнина с ярко-зелеными кочками посередине.
— Заболоченное место, — показал в эту сторону квадратным подбородком шофер.
А Оленька все глазела и глазела. Оказывается, город лежал как бы на дне впадины между голубых сопок. И небо над ним было высоким, а солнце буквально затопляло все. Вот она какая, оказывается, ее родина Сибирь! Новостройки это новостройки, а вообще-то ничего общего с тем, что она знала и видела до сих пор.
Оленька не заметила, как подъехали к зарослям высоких старых ив, за которыми показался серый забор с воротами.
— Вот вам и ваш «Багульник», коллективный сад-огород, — сказал шофер. — Тут вы, вероятно, и сама доберетесь?
— Ах, да! Конечно! — легкомысленно согласилась Оленька и выпорхнула из машины. Приняла от шофера свой шикарный клетчатый чемодан-саквояж, бросив ему: — Сдачи не надо.
Ей нравилось быть доброй.
Когда машина отъехала, Оленька снова выпустила из рук чемодан и огляделась. Мелькнула мысль: хорошо, что матери не дали отпуск и ей, Оленьке, пришлось пуститься в путь одной. Матери почему-то очень хотелось, чтобы перед окончанием института она непременно побывала у тетки. Только это и заставило Екатерину Васильевну отпустить Оленьку одну. До сих пор ездили главным образом в Сочи и всей семьей. А тут в такую даль, почти через всю страну, и одна!
Вообще-то Оленьке и самой хотелось познакомиться с теткой. Это Оленька назвала ее так: тетя Наля. Когда училась говорить. Теперь Наталью Васильевну называют так все. Судя по письмам, тетя Наля была совсем не похожа на свою сестру Катю, Оленькину мать. А Оленьку она любила. Когда Оленька была маленькая, посылала ей игрушки, книги и костюмчики, а теперь — нарядное белье. И все-таки Оленька немного побаивалась встречи с тетей Налей. Может, поэтому и телеграммы не подала. Хотелось выглядеть в глазах тетки взрослой и самостоятельной.
Оленька еще раз оглядела плавные зубцы сопок, — из-за них уже полезли крутые ослепительно белые облака полудня, — легко подхватила чемодан и направилась по тенистой тополевой аллее. Шла и с интересом смотрела по сторонам. Коллективный сад напоминал пчельник, такие крошечные в нем были домишки. Среди зелени проглядывали желтые, голубые и розовые стены, частые переплеты веранд.
Оленька все шла, сворачивала, расспрашивала тут и там работающих на участках людей, и снова сворачивала. Аллея кончилась, тут уже не было спасительной тени тополей, солнце палило, да и дорога была какая-то противная: разбитый в пыль песок и в нем опилки. Оленька пожалела свои нарядные белые босоножки. Она стала даже уже сердиться. В каком виде она предстанет теперь перед тетей Налей? Красная, распаренная, ноги серые от пыли до колен. Не надо было отпускать машину!
Она совсем запуталась в узких переулках и уже изнемогала от жары и усталости, когда какая-то женщина, выпрямившись на грядке и потирая коричневой рукой поясницу, показала на домик со светло-желтыми стенами, проглядывающими сквозь плющ:
— Вот она, дача Горевой.
Калитку можно было перешагнуть, такая она была низенькая. Оленька открыла ее и пошла по вымощенной кирпичом дорожке. Перед крошечной открытой террасой был разбит цветник — астры, левкои, львиный зев. Тетя Наля, видимо, любила цветы: красные и белые канны стояли даже в кадушечках на террасе. Сбоку с террасы сбегали
