за действиями лисы, волка, петуха, строящимися по аналогии с поступками людей, предстают именно волк, лиса, петух. Перенесение образов, конфликтов целиком в сферу реальности может привести к обеднению и неверному пониманию сказки как аллегории, основывающейся на отвлеченных характеристиках и однозначности толкования образов.
К аллегорическому иносказанию приближаются сатирические сказки о животных, пришедшие в фольклор уже в эпоху сложившихся классовых отношений. Это сказки «Лиса-исповедница», «Кот — хозяин сибирских лесов», «Орел и ворона», «О Ерше Ершовиче», ставящие в центр повествования явления социальной жизни, главным Образом вопросы судопроизводства. Большинство сатирических сказок восходит к книжным повестям XVII–XVIII вв. В лубочном и устном изложении повести эти получили подлинно народную интерпретацию, приобретя форму и стиль традиционных сказок о животных.
Сказка «Лиса-исповедница» — это яркая сатира на исповедь — церковный суд. Ласково заманивает лисица петуха: «Я тебе, Петенька, добра хочу — на истинный путь наставить и разуму научить. Вот ты, Петя, имеешь у себя пятьдесят жен, а на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и покайся, а я все грехи с тебя сниму и на смех — не подниму». Петух стал спускаться ниже и ниже и попал прямо лисе в лапы. Схватила его лиса и говорит: «Теперь я задам тебе жару!» (Аф., № 15). Образ лисы-исповедницы легко раскрывается. Характеристика ее полностью согласуется с народной характеристикой попов, которая прослеживается во многих жанрах фольклора — сатирической песне, бытовой сказке, святочных играх. В чешских народных представлениях есть пьеса «Казнь петуха», своим содержанием прямо перекликающаяся с русской сказкой. П. Г. Богатырев так передает ее содержание: во время представления актер, играющий священника, пародирует молитву. Потом следует пародия на исповедь; священник подходит к петуху и ведет с ним тайный разговор.
«Повесть о Ерше Ершовиче» сочинена, по всей видимости, человеком, прекрасно знавшим технику судопроизводства и потому сумевшим показать закулисную атмосферу разбирательства судебных дел с их доносами, ябедничеством и волокитой. В сказках персонажи (рыбы) получили образные характеристики: «ершишко-кропачишко», «ершишко-пагубнишко», «рыба-сом с большим усом», «налим-рыба губы толстые, брюхо большое», (Аф., № 77), «ершишка-ябедничишка», «Петр-осетр», «плотичка-сиротичка» (Аф., № 78). В народной традиции сказки обрастали присказками, шутливыми концовками, прибаутками, менялся сам стиль, приближаясь к живой разговорной речи. «В некотором царстве, в некотором государстве, король на королевстве, на ровном месте, как на бороне, выехал ершишка в липовых санишках, в берестяных лаптишках. Становился этот ершишка на калиновый мостишко, мостишка обломился, ершишка в воду ввалился и напросился к Щуке-Калуге ночь переночевать, день передневать, платье пересушить и все крепости пересмотреть» (См., № 107). Злобный ерш, неправедно завладевший озером, превращается в сказках в ершишку, фигуру ничтожную, чьи угрозы оказываются мыльным пузырем. Прибауточная концовка о ловле «ершишки», выдержанная в тоне балагурной народной речи, выражает народное отношение ко всякого рода ловкачеству и сутяжничеству. «Пришел Богдан — ерша бог дал. Пришел Егорка — стащил ерша на горку. Пришел Антон — убил ерша гантом. Пришел Антроп — повесил ерша на строп. Пришел Тереня — принес дров беремя. Пришла Марина — ерша помыла. Пришла Ирина — ерша сварила. Пришел поварь — ерша пробал. Пришел верблюд — разлил ерша на семь блюд. Пришел кот Иаков — всего ерша смякал…» (См., № 107).
Сатирические сказки сохранились в небольшом количестве текстов, что объясняется утратой актуальности тематики и характером иносказания, близкого к аллегории, не допускающего двоякого понимания. Весь интерес таких сказок сосредоточен на подтексте, форма является лишь средством критической оценки существующих явлений.
Но не эти сказки определяют специфику данной жанровой группы, а те многочисленные, широко известные сказки, где эстетическая функция, вытекающая из сказки как фантастического рассказа о животных, превалирует над назидательностью или сатирическим обличением.
* * *
Сказки о животных раскрывают перед человеком тот круг первых жизненно важных представлений, которые помогают перейти к пониманию более сложных общественных проблем. Это первые серьезные произведения народного искусства, которые, доставляя эстетическое наслаждение, в то же время заставляют мыслить, обобщать, проводить параллели между сказкой и реальностью.
Чтобы сделать доходчивыми, ясными идеи, подчас простые (необходимость послушания, нелепость хвастовства и др.), подчас сложные (возможность победы над сильным врагом), необходима ясность формы.
А. И. Никифоров, исследуя текстовую сторону детских сказок (среди которых большинство — сказки о животных), отмечает небольшой размер текста, стойкость сюжетной схемы, простоту и элементарность сюжета, а также особенности композиции[72].
Пожалуй, только в сказках о животных композиция отличается такой ярко выраженной функциональностью. Все звенья сюжетов построены таким образом, чтобы с предельной полнотой в коротком эпизоде вскрыть сущность явлений, передать характер взаимоотношений персонажей.
Наиболее просты сказки одноэпизодные. Сами ситуации обусловлены традиционностью характеристик героев. В небольшом эпизоде обыгрываются основные черты персонажей — хитрость лисицы, глупость волка и т. п. Гиперболизация свойств определяет необычность, фантастичность поступков. Это тот принцип построения сюжета, который найдет развитие в бытовой сказке. Лиса притворяется мертвой, мужик бросает ее на воз с рыбой, лисица выбрасывает всю рыбу из саней. Старик, приехав домой, хвалится старухе находкой — «какой воротник привез я тебе на шубу» (Аф., № 1), но находит пустые дровни. Сюжет исчерпан. Но в этой миниатюре прекрасно обыгран и характер лисы, и преждевременная радость старика и старухи.
Однако часто сказка прибегает к контаминации, которая основана на последовательном сцеплении однотемных сюжетов. События связываются аналогичными по характеру действиями одних и тех же персонажей. Некоторые из таких контаминаций стали традиционными. Так, постоянна контаминация сюжетов «Лиса крадет рыбу из саней», «Волк у проруби», «Битый небитого везет». Их объединяют однотипные действия персонажей в разных сюжетных ситуациях. Каждая из ситуаций не только подтверждает уже данную характеристику, но л вносит дополнительные штрихи в образы. Не столько корысть, сколько желание посмеяться над глуповатым волком определяет поступки лисицы. Выдумка, лукавство, которые она при этом проявляет, располагают слушателей в ее пользу. Мягкий юмор сглаживает остроту конфликта, вносит разнообразные эмоциональные оттенки в повествование.
В основе сюжетного построения многих сказок лежит мотив встречи.
«Конкретное разнообразие сюжетов отдельных сказок жанра определяется, так сказать, вторичными действиями, обрастающими осевое действие — встречи»[73].
На многократности встреч строится композиция таких сказок, как «Лиса-«плачея», «Ледяная и лубяная хатка», «Колобок» и др. Порядок появления животных («встреч») определен идейным замыслом сказок: старик идет нанимать плакальщиков по старухе, отвергает услуги медведя, волка, зайца, но пленяется жалобным пением хитрой лисы; или заяц просит выгнать лису из его дома сначала коня, затем собаку, петуха. Цепочка всегда замыкается встречей с внешне безобидным, но на самом деле смелым (петух) или коварным (лиса) животным, которое и разрешает ^сюжетный конфликт. Значимость последнего звена является одним из важнейших сюжетных и композиционных приемов этого
