пахаря князем назвав,
дали златые ему одеянья,
поле он бросил, не допахав.
Плуг положил и волов отпускает:
«Откуда вы вышли, вернитесь туда!»
Бич и кнуты в поле он оставляет,
пусть их сокроет трава и листва.
И волы ушли в недалекие горы —
и ныне в следах их стоит вода;
а кнутовища, вросшие в долы,
оборотились в три буйных куста.
Они и цвели, и плодоносили,
но только один плод вполне созрел,
другие упали на землю бессильно,
и прорасти ни один не сумел.
Слышьте и знайте – сильное слово
в душах людских пусть вечно живет:
время благое вернется снова,
когда и мертвая ветвь оживет.
Обе те ветки в цвету благородном
снова воспрянут, все шире, сильней,
вдруг, к удивлению разных народов,
плод принесут от прастарых[5] корней.
Приидет князь, облаченный в злато,
чтобы вернуть старый долг свой вдруг,
и миру явит из пыли и праха
Пржемысла изъеденный ржавчиной плуг.
Волы с высокой горы вернутся
и снова будут в плуг впряжены,
поля недопаханные проснутся,
зерном золотым станут пашни полны.
Весна засияет, прогонит ненастье,
и зацветет буйно колос златой,
с ним расцветет на земле этой счастье,
старая слава взойдет над страной.
* * *
Скалу я видала над бурной рекою,
а на скале Крока замок златой;
около замка цветущий весною
Княгини Либуши сад молодой.
В подножии замка домик свободный —
купальня княгини стоит на воде;
княгини я видела лик благородный
платье сияло, все в серебре.
У входа стояла купальни любимой,
глядя в мутный речной поток,
читала слова там, тревогой томима,
что посылает стране ее рок.
«Вижу пожары, кровавые битвы,
острый меч, что тебя проткнет,
вижу беду, поруганье, молитвы —
духом не падай, мой милый народ!»
Тут ей две девы, стоящие сбоку,
подали колыбель золотую;
поцеловала ее – и потоку
бросила дар во глубокие струи.
Слышьте и знайте Либушино слово —
слышала я ее вещий глас:
«Спи тут, ложе сына, когда-то снова
я позову тебя, будет час!
Из темного лона глубокого моря
поднимется новый мир молодой;
широкие липы отцова подворья
распустят душистый свой цвет золотой.
Грусть всю смоет поток весенний,
из ночи родится ясный день:
народ, что славен был когда-то,
новой славы узнает ступень.
Тут на свет Божий из пропасти водной
наверх золотая кроватка всплывет,
и, повинуясь судьбе предреченной,
народ, как младенец, на ней отдохнет».
* * *
Я тебя видела, ложе святое,
знаю, звезда путевая моя!
Жду, как настанет время иное,
время снова увидеть тебя.
Лето за летом без устали мчится,
зима за зимой неуклонно бежит,
незыблема вера в душе хранится,
надежда растет, что на сердце лежит.
Ежели летом вглубь под скалою
кто-то нырнул и уже не всплывет,
если с веселой дружиной зимою
проломится вдруг под санями лед,
вздыхаю: к полкам Либуши, ликуя,
прибыло много новых борцов!
Будет ли время, когда отдохну я?
Ах, нет еще, этот час не готов!
Так в книгах судьбы написано было,
слышьте и знайте весть мою:
«Придет рассвет, в то благое утро,
мертвые встанут в родном краю.
Тогда Либуша с полком великим
войско свое поднимет из вод,
и руку подняв материнскую, кликом
к славе направит чешский народ!»
* * *
Видела храм я над Орлицей речкой,
слышала я золотой его звон,
когда еще честь страны нашей чешской
не разорвал лютой страсти гон.
Когда в Чехии к Богу почтенье забылось:
вера, любовь и надежда остыли,
храм глубоко под землею сокрылся,
воды то место залили.
Но не останется вечно в могиле,
воды отхлынут – время придет,
встанет тот храм в былой своей силе,
колокол к храму народ позовет.
Слышьте и знайте, писано это
в книге судеб как закон:
«Увидите солнце златое рассвета,
услышав сначала тот звон.
С другой стороны Орлицы дунет
ветер и новый засеет лес,
поднимутся всходы, время наступит,
сосны поднимутся до небес.
Когда с краю леса сосна вековая
сама собой свой век доживет,
засохнет и в Орлицу рухнет сухая,
а корень ее в земле догниет.
Придут туда кабаны лесные,
чтобы сожрать остатки корней,
и тут сквозь корни блеснет гнилые
колокол чудный, что спал в глубине.
Такое было судьбы назначенье:
чтобы в подземный отправился путь,
и своего чтоб дождался мгновенья,
чтоб в душу народа силу вдохнуть». —
Знайте, у края зеленого бора
ствол, что назначен, вот-вот доживет,
сильный, высокий, почти без убора,
только верхушка свежа и цветет.
Может, и колокол в путь уж пустился?
К цели придет в нужный час?
Чей вещий голос до нас доносился,
все укрепляя надежду в нас?
Видела пахаря я за плугом,
рядом текла речка Быстрица,
песня его разносилась над лугом:
«О Боже, святая Троица!»
Дивным препятствием плуг остановлен,
из борозды вдруг послышался гул:
«Дьявол из ада тут похоронен?
К черту в могилу
