Мазнула взглядом по лицам учеников десятого «А», поправила белый кружевной воротничок. Секретарь школьного комитета без спросу, по-хозяйски, заняла место за учительским столом, извлекла из портфеля ручку и тетрадь. Задержала взгляд на моём лице, едва заметно улыбнулась — я сообразил, что не раз видел эту девицу по субботам в ДК (на «детских танцах»). Секретарь будто передразнила мой жест: тоже поправила на своём носу очки. Она повернулась к Кравцовой и сообщила той, что «готова».
— Прекрасно, — сказала комсорг.
Наташа призвала одноклассников соблюсти тишину. Выдержала паузу — кашлянула, прочистила горло. И объявила комсомольское собрание открытым. Она официальным тоном представилась. Перечислила всех собравшихся в классной комнате (комсомольцев она обозначила поштучно, а не поимённо); в том числе упомянула и Галину Николаевну, обозвав её «членом партии». Кравцова сжала кулаки, обвела взглядом класс, задержала своё внимание на кончике моего носа. И торжественно заявила, что на повестке сегодняшнего собрания лишь один вопрос: оценка «недостойного» поведения комсомольца Ивана Крылова третьего декабря, во время «всем вам известных» событий. Наташа заверила, что комсомол не может «остаться в стороне». Она сказала, «что наша цель», как «первичной организации», донести своё отношение к «тем событиям» до комитета комсомола школы.
— … Мы покажем школьному комитету комсомола свою реакцию на возмутительное поведение комсомольца Крылова, — говорила комсорг. — Вынесем действиям Ивана свою справедливую оценку. И определим для него достойное наказание хотя бы со стороны комсомола, раз уж на поступок Крылова пока по непонятным причинам не отреагировали органы правопорядка…
Секретарь усердно фиксировала Наташины слова на бумаге — я слышал, как поскрипывала в её руке шариковая ручка. Десятиклассники внимательно смотрели на комсорга — никто не отвлёкся на собственные дела. Никто не улыбался. Школьники не перешёптывались, выглядели серьёзными и сосредоточенными (даже Лёня Свечин и Оля Ерохина), будто смотрели финальный матч Чемпионата мира по футболу. Волкова хмурила брови. Галина Николаевна едва заметно покачивала головой. Покачивали ветвями и деревья за окном. А у меня в голове звучали строки Алининых стихотворений. Я не особенно прислушивался к речам комсорга. Не ощущал волнения. Чувствовал себя зрителем на показе театральной постановки любительского школьного коллектива. Находил игру актёров неубедительной, а сюжет спектакля считал скучным, надуманным и непривлекательным.
И всё же слегка удивился, когда в финале своей эмоциональной вступительной речи Наташа Кравцова решительно махнула рукой и предложила комсомольцам проголосовать за «исключение ученика десятого „А“ класса Ивана Крылова из рядов Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи».
Справа от меня ахнула Волкова.
Глава 8
— … Товарищи, я искренне считаю: Крылов своим возмутительным и преступным поведением доказал, что недостоин называться не только комсомольцем, но и советским человеком! — подытожила Наташа Кравцова.
Она топнула ногой, будто поставила точку в своём выступлении. Посмотрела на меня с нескрываемым вызовом во взгляде, ухмыльнулась. «Я царевна: мне можно!» — снова повторил я (на этот раз, попел эти слова под звуки воображаемой бодрой мелодии). Взглянул на прищуренные глаза Кравцовой, хмыкнул. Отметил, что белые меловые разводы на классной доске за Наташиной спиной походили на снежную пелену — будто с потолка кабинета литературы (где проходило комсомольское собрание), как и с ветвей деревьев за окнами, сыпала снежная пороша. Одноклассники отреагировали на речь Кравцовой аплодисментами. Я заметил: Снежка покачала головой. Алина Волкова вцепилась холодными пальцами в мою руку.
Комсорг победно улыбнулась и предоставила слово старосте класса Лидочке Сергеевой. Сергеева выбралась из-за парты, будто решила выйти к доске, громыхнула стулом. Но не отошла от своего места. И не взглянула на меня — повернулась лицом к моим одноклассникам, что сидели в первом и втором рядах. Она сообщила, что «полностью» согласна с Кравцовой. Заявила, что «Иван Крылов не достоин быть комсомольцем». Лидочка срывающимся от волнения голосом рассказала, как стала свидетелем моего «мерзкого» поведения «сами знаете когда». Назвала меня «преступником» и «предателем». Выразила надежды, что я «получу по заслугам». Призналась, что боится меня; и что «теперь» она с опаской оглядывается по сторонам, когда идёт одна по улице.
Я озадаченно хмыкнул — Лидочка вздрогнула, вцепилась рукой в край столешницы. Но не повернула голову, будто побоялась взглянуть своим страхам в лицо. На меня победно взглянула комсорг. Наташа похвалила Сергееву за выступление — поаплодировала ей. Овации Кравцовой поддержали мои одноклассники. Комсорг дождалась, пока смолкнет звук аплодисментов и скрип шариковой ручки в руке секретаря школьного комитета. Предоставила слово Лёне Свечину. Который рассказал, как я попросил «сами знаете кого» его убить. Он прихвастнул, что рассказал об этом и в КГБ. И тоже не посмотрел мне в глаза. Как не смотрели на меня и другие одноклассники, которые один за другим рассказывали на собрании будто бы не обо мне, а о неком маньяке (и по совместительству — натовском шпионе).
Комсорг не позволила высказаться Алине Волковой, хотя та отчаянно тянула руку. Наташа заявила: «Волкова, ты всё равно ничего не знаешь. Тебя там не было. Посиди и послушай о своём… Крылове». Она отмахнулась от Алининых возражений, но не лишила слова классную руководительницу. Снежка поднялась с места, подобно предыдущим докладчикам. И в уже отработанном предыдущими ораторами стиле («сами знаете, кто» и «сами знаете, почему») высказалась в мою защиту. Галина Николаевна заявила, что ученики десятого «А» класса не разобрались в мотивах моих поступков. Она выразила уверенность, что все мои действия «тогда» были продиктованы заботой об одноклассниках и желанием помочь правоохранительной системе Советского Союза.
— Вас не было там, Галина Николаевна! — сказала Сергеева. — О чём вы вообще говорите⁈ Почему вы защищаете Крылова⁈ Он предатель! Из-за него ранили Васю Громова!
Секретарь комитета замерла, перестала записывать: взглянула на старосту нашего класса. Я тоже посмотрел на Лидочку — увидел на её лице блеск слёз. Почувствовал, как Волкова сжала мою руку.
— Чтобы помочь милиции⁈ — воскликнула Кравцова. — Поэтому он хотел перерезать нам горло⁈ Галина Николаевна, вы не видели его глаза… тогда! Вы ничего о нём не знаете!
Комсорг сжала кулаки, стиснула зубы. По классу прокатились шепотки в поддержку Наташиных слов. Я покачал головой; вдруг вспомнил, как смотрела на меня Кравцова «тогда»: стоя на камне около озера.
— Зато вы все остались живы! — воскликнула Алина.
Одноклассники взглянули на неё: недовольно, будто моя соседка по парте сказала неуместную сейчас глупость. Кравцова фыркнула. Сергеева громко всхлипнула, достала платок — утёрла слёзы.
— Слово предоставляется Ивану Крылову! — объявила комсорг. — Послушаем, что ты скажешь в своё оправдание, Иван. Если, конечно, тебе есть
