ему, и Малютке. Но они совсем недавно уже прибегли к нему, как только Малютка вернулась в их лесное убежище – слава богам, живая и невредимая. Пережитое волнение всегда действовало на нее возбуждающе, вот и теперь она без лишних слов, с покрасневшим лицом и горящими глазами, быстро увлекла его за полог. Несколько разбойников тут же, будто по команде, уставились им вслед, Барон чувствовал, как их завистливые и ненавидящие взгляды буквально прожигают ему спину.
Хорошо, что хоть Трюкача среди них не было!
Повторно прибегать к этому способу не хотелось. Тут нужна мера, не то на время станешь ленивым и умиротворенным, опять же реакция замедлится, а сейчас это категорически недопустимо. Вот потом, если, дай боги, все пройдет, как задумано!.. Люди шепчутся, что в Кольруде появилась книга, которую святые отцы проклинают прямо во время богослужений, поскольку она просто напичкана картинками, изображающими мужчину и женщину в процессе соития. Причем если хоть половина из того, что об этих самых картинках говорят, правда, то… Святые угодники! Наверное, даже такой ловкий человек, как Трюкач, и тот призадумался бы, сумеет ли пристроиться к даме, приняв столь заковыристую позу.
Хотя будь на месте дамы Малютка, наверняка сумел бы, можно не сомневаться…
Милостивые боги, да что же это такое, куда катится мир?!
Говорят также, что многие почтенные кольрудские матроны словно рехнулись: мечтают хоть одним глазком посмотреть на эти картинки, даже готовы хорошо заплатить за такую возможность. Ясное дело, мечтают втайне от своих законных мужей, а то им влетело бы по первое число: сами боги назначили женщине быть скромной и не проявлять неуместного любопытства в интимных вопросах. Дай бабам волю, в какую бездну разврата провалится несчастная Империя!
Правда, Малютке он все же даст ее почитать, когда раздобудет, – естественно, после того, как сам изучит во всех подробностях. Вот уж за чью нравственность можно не волноваться! Как гласит народная мудрость, что толку запирать двери конюшни, если лошадь уже украли.
А потом они будут долго и усердно проверять, так ли уж трудно воспроизвести эти картинки в жизни…
Отложив оселок, он ласково взъерошил волосы на голове лежавшей рядом женщины, коротко стриженной, маленькой и хрупкой.
– Не надо! – с притворным недовольством оттолкнула она его руку. – Ты уже получил свою порцию. У вас, мужиков, только одно на уме!
Барон, с наигранным равнодушием пожав плечами, отодвинулся.
Но ее глаза, в которых так и мельтешили задорные огоньки, говорили яснее ясного: прояви он деликатную настойчивость, дополнительная порция была бы предоставлена. Малютка всегда охотно предавалась любви, не только отвечая на его желания, но и проявляя инициативу, причем с таким пылом, что ему даже бывало неловко перед своими людьми.
Не потому, что он занимался любовью с совсем молоденькой девчонкой, в сущности, еще ребенком, – в конце концов, знала, на что шла, никто ее силой ни в шайку, ни под одеяло к главарю не тянул! – просто тяжело было видеть бешеную зависть в их глазах и слышать зубовный скрежет… Будь он помоложе и поглупее, лишь пуще возгордился бы и махнул рукой на возможные последствия. Но сейчас было ясно: Малютка не только дарит радость и наслаждение, она также притягивает неприятности, словно железный штырь – молнию в грозу.
Достаточно посмотреть, что она сделала с беднягой Трюкачом. Он хорошо скрывал свои чувства, надо отдать ему должное, но человек не может вечно притворяться, рано или поздно выдаст себя. Вот и потаенные мысли Трюкача теперь видны ему, Барону, так ясно, как если бы он сидел в исповедальне, а Трюкач изливал бы перед ним душу, стоя на коленях.
Этот негодяй страстно, до безумия, хочет завладеть Малюткой, тут нет сомнений. Но пока Барон жив, ему надеяться не на что, следовательно…
Его собственный советник превратился в смертельную угрозу. Человек, ослепленный страстью, сходящий от нее с ума, не может считаться надежным. Веры ему уже нет, он способен на все. Тот же, кто сгорает от страсти к женщине своего главаря, опаснее стократно. А если учесть, что в случае успеха авторитет Трюкача вознесется до небес – ведь план-то придумал именно он! – и у многих членов шайки наверняка возникнут совершенно нежелательные мысли и сомнения…
Допустить этого нельзя ни в коем случае. Поэтому, как ни жаль, но жить Трюкачу осталось меньше суток. Сразу после того, как он откроет им ворота усадьбы Хольга, быстрый и точный удар кинжала отправит его в мир иной. Лезвие войдет точно в сердце, Трюкач не будет мучиться, он даже не успеет понять, что произошло. А уж где именно окажется новопреставленный, на небесах или в преисподней, пусть решают боги. Если судить по делам – тогда, конечно, у рогатых демонов, однако насильственная смерть от руки друга приравнивается к мученичеству, а это совсем другой коленкор…
Вот будет умора, если такой грешник, как старина Трюкач, попадет к святым праведникам! Стоило бы взглянуть на их лица, когда он примется за описание своего «жития».
Потом, разумеется, от него потребуют объяснений, ведь Трюкача любят за веселый нрав, щедрость и пользу, которую он всегда приносил шайке. Но до бунта не дойдет. Его авторитет непререкаем, а богатая добыча ублажит кого угодно. Правда, предводителю шайки, тем более – главе одного из Пяти Семейств, обязательно нужен советник, так велит кодекс воровской чести. Что же, он подыщет себе нового советника, такого же умного, как бедный Трюкач, но степенного, хладнокровного. Лучше всего – в солидных годах и некрепкого здоровьем. Чтобы не заглядывался на Малютку.
То есть заглядываться он, конечно, будет (эта чертовка заставит обернуться ей вослед даже дряхлого старца, ступившего одной ногой в вечность), но в допустимых пределах, проявляя лишь теоретический интерес.
А может, лучше все же не рисковать, знаем мы этих теоретиков… Может, найти того, который… Ну, из этих, которые с мужиками.
Нет, это еще хуже: вдруг, не приведи боги, вместо Малютки советнику приглянется сам предводитель…Тьфу, о чем только приходится думать!
* * *
– Вот что я нашел у него, ваше сиятельство.
Хольг, усилием воли прогнав последние остатки ярости, мешавшей сосредоточиться, внимательно осмотрел предметы, на которые указывал Гумар.
Кинжал в потрепанных, но еще крепких ножнах с завязками. Маленький кожаный мешочек, туго стянутый шнурком. Какая-то скомканная белая тряпка…
Чернобородый стражник, не дожидаясь приказа, рывком развернул ткань во всю длину. Люди, столпившиеся вокруг, не сговариваясь, дружно ахнули: кто от изумления, а кто и от испуга.
Посередине белой (точнее, сероватой от грязи) полосы,
