К концу дня поток визитеров стал иссякать, и перед обедом супруги наконец остались одни. Несмотря на атмосферу веселья, Вирджиния весь день страшилась этого момента. Пятилетнее супружество не приучило ее к этой перспективе.
— Знаешь, дорогая, — к удивлению Вирджинии, сказал Импортуна, — Питер все еще работает в своем кабинете. Я хотел бы предоставить ему выходной, но дел накопилось слишком много. Из-за этого я чувствую себя виноватым перед ним. Ты не будешь возражать, если я приглашу его пообедать с нами?
— Это очень тактично с твоей стороны, Нино, — ответила Вирджиния самым равнодушным тоном. «Мы с Питером здорово наловчились пускать Нино пыль в глаза», — подумала она. Конечно, пребывание a trois[46]всегда создавало напряжение. Но с другой стороны, пребывание a deux[47]с Нино куда мучительнее. — Конечно, я не возражаю, если это доставит тебе удовольствие.
— А тебе это не доставит удовольствие, Вирджиния?
Почему он задал этот вопрос? Нино обладал сверхъестественной способностью вызывать у нее ощущение тревоги. «Все будет в порядке, — уверяла себя Вирджиния. — Я слишком долго терпела, чтобы испортить все в момент победы».
Она пожала плечами:
— Мне все равно.
— Тогда я приглашу его.
По признакам, которые, как уверяла себя Вирджиния, могла различать только она, ей было очевидно, что Питер тоже не в восторге от неожиданного приглашения Нино. Тем не менее все трое вели себя за столом вполне цивилизованно. Сезар — повар-швейцарец, специализировавшийся на итальянской кухне, — превзошел сам себя, приготовив любимые блюда Вирджинии; столовые вина были превосходными; шампанское лилось рекой. Питер предложил тост за день рождения ее мужа. Вирджиния ненавидела себя за лицемерие, но эта ненависть приобрела хроническую форму, напоминая скорее мучения больного раком, умеряемые наркотиками до терпимого уровня, чем открытую рану, и еще один за годовщину их свадьбы. Это позабавило и одновременно возбудило Вирджинию, напомнив о том, что маячило впереди, хотя она продолжала притворяться равнодушной с опытом, обусловленным долгой практикой.
Питер принес свои подарки. Ко дню рождения Импортуны он приобрел на каком-то аукционе письмо Габриеле Д'Аннунцио к его возлюбленной Элеоноре Дузе. Оно было вставлено в бронзовую раму, украшенную изображениями лавровых листьев и сатиров, вместе с красивыми фотографиями поэта-солдата и актрисы. Письмо датировалось 1899 годом. Импортуна прочитал его вслух Вирджинии в педантичном переводе на английский. Оно излагало авторскую философию страсти: «Только чувственные удовольствия придают смысл жизни». Мультимиллионер явно был доволен подарком.
— Как умно было с вашей стороны, Питер, разыскать такое сокровище, датируемое годом моего рождения! Я немедленно повешу его в моем «логове»!
Вирджинии казалось, что, учитывая содержание письма, это было не только умно, но и рискованно.
На годовщину свадьбы Питер преподнес им вазу середины девятнадцатого века из reticello, декорированную изображениями лебедей из lattimo. Вирджиния и Нино любили венецианское стекло, и пентхаус был полон изделиями из vetro di trina[48]и стекла с филигранью, в сравнении с которыми ваза Питера была сравнительно недавним образцом — коллекция Импортуны включала редкое reticello, относящееся к пятнадцатому столетию. Тем не менее магнат не скупился на благодарности, а Вирджиния повторяла их, как она надеялась, с должной степенью сдержанности.
Затем наступила ее очередь. Вирджиния тщательно обдумала свой подарок и заказала его через агента в Италии несколько месяцев назад. Она хлопнула в ладоши, и Крамп, важный, словно генерал, вкатил в комнату столик на колесиках, оставил его возле стула Импортуны и молча удалился. На столике стояли девять больших запечатанных бутылей из дорогого хрусталя с монограммой «НИ» на каждой, наполненных одинаковой на вид бесцветной жидкостью.
— Как я уже говорила, Нино, тебе очень трудно выбрать подарок, — с улыбкой сказала Вирджиния. — Это для человека, у которого есть все. С днем рождения и с годовщиной свадьбы, дорогой.
Импортуна обследовал подарок с насмешливым интересом. Внезапно его лицо прояснилось.
— Grazie, sposa,[49]— пробормотал он. — Вижу, ты запомнила. Я очень тронут. Grazie di nuovo.[50]
— Но что это? — спросил Питер. — Похоже на воду.
Он знал, что это такое, — Вирджиния обсуждала с ним свой выбор.
— Это и есть вода, — сказала Вирджиния. — Во время нашего медового месяца в Риме пять лет назад Нино повел меня на Пьяцца ди Спанья и показал мне фонтан Баркачча, сконструированный в тысяча шестьсот каком-то году Пьетро Бернини — не тем, знаменитым, а Бернини Старшим. Нино рассказал мне, что вода в фонтане Баркачча считается обладающей необычными качествами и прекрасным вкусом. Действительно, пока мы там стояли, из соседнего квартала художников — с Виа Маргутта и Виа дель Бабуино (не правда ли, очаровательное название — улица Бабуинов!) — все время подходили люди с кувшинами и ведрами, наполняя их водой из фонтана. Нино говорил, что такое происходит уже триста пятьдесят лет.
— Несмотря на римских насмешников, вода в самом деле превосходна, — сказал Импортуна. — Сезар будет в восторге. Я выделю ему долю для стряпни. Говорят, что артишоки и цукини, приготовленные в этой воде, имеют особое brio.[51]Это правда. Какой изобретательный подарок, Вирджиния! Еще раз благодарю. Особенно за потворство тому, что, как я знаю, ты считаешь моим нелепым суеверием, — не просто бутыли с водой из фонтана Баркачча, но и ровно девять штук! Это даже чересчур. А теперь, дорогая, я вручу тебе мой подарок на годовщину. — И он полез во внутренний карман.
Наконец-то! Кульминация дня — кульминация пяти лет, состоящих из ужасных дней и еще более ужасных ночей. Под прикрытием изготовленной в Ассизи скатерти Вирджиния вонзила ногти в ладони. Выражение ее лица оставалось спокойно-выжидательным.
— Вряд ли, Вирджиния, — продолжал ее муж, доставая из смокинга конверт, — ты забыла об особом значении этой годовщины.
— Нет, Нино, не забыла, — ответила она достаточно сдержанно, хотя ее сердце колотилось в груди.
— Пять лет назад ты подписала этот документ. По его условиям ты отказывалась от любых прав на мое состояние — даже полагающихся вдове — на пятилетний период. Ну, период истек, а ты все еще моя жена и живешь со мной. — Импортуна с нескрываемой гордостью собственника окинул Вирджинию взглядом — точеные северные черты и прекрасный цвет лица, стройную фигуру в декольтированном платье, — и она со скрытым ужасом заметила ужасный блеск в его глазах. — Договор есть договор, Вирджиния. Срок истек, испытание окончено, и соглашение утрачивает силу, как говорят юристы. Можешь порвать, сжечь или сохранить его, дорогая, — это больше не имеет значения. Будьте любезны, Питер, передайте это миссис Импортуна. — И он вручил документ Эннису, который молча передал его Вирджинии.
