Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Все атаки были отбиты и немецкие танки, потеряв 2 сожженных и 2 подбитых, отошли. Подбросив свежие силы, противнику всё-таки удалось окружить 1-й стрелковый батальон и отрезать 2-й стрелковый батальон. Связь с батальонами была прервана и только к самой ночи со 2-м стрелковым батальоном удалось установить связь. Положение 1-го батальона продолжало оставаться неизвестным".
Теперь обратимся к воспоминаниям самого Александра Ильича Родимцева, изданным в 1969 году тиражом в 100 тысяч (!) экземпляров. (Неслыханный по нынешним временам для мемуарных изданий тираж.)
(На снимке генерал Родимцев в окопах Сталинграда.)
Из воспоминаний генерала Родимцева.
Условия, в которых дивизии предстояло выполнить эту задачу (форсировать Волгу. М.С.), были весьма тяжелыми. Многие бойцы и командиры не спали уже третьи сутки. А ведь им предстояло еще совершить двадцатикилометровый марш из района Средней Ахтубы к переправе.
Нам предстояло переправиться в центр города, в район речки Царицы (левая граница дивизии), пересекавшей город перпендикулярно по отношению к Волге. Здесь же, в центре, был расположен вокзал и несколько севернее господствующая над городом высота Мамаев курган (наша правая граница). Я взглянул на светящийся циферблат часов. Было два часа ночи. (Родимцев А. И. Гвардейцы стояли насмерть. — М.: ДОСААФ, 1969. — 192 с.)
Особой художественной силы описание сталинградских переправ находим в автобиографической повести В.Некрасова "В окопах Сталинграда", одной из первых в череде т. н. "лейтенантской прозы". За эту повесть автор получил Сталинскую премию в 1947 году. (Доподлинно известно, что право окончательного решения по премиальным делам было исключительно у Сталина, прочитывавшего все сколько-нибудь значимые литературные новинки. В то благословенное для советских писателей время литература должна была служить народу. И действительно служила!)
Из повести В.Некрасова "В окопах Сталинграда".
На переправе, как и всегда, трудно что-либо понять. Лошади, повозки, пушки с передками, пятящиеся в темноте машины. И люди. Людей больше всего ругающихся, сталкивающихся, отнимающих друг у друга что-то. Кто-то на кого-то наехал. Забыли какие-то ящики. Ждут катера. Ругают его. Уже давно должен быть, и все нет.
На том берегу идет бой. Трассирующие очереди пулеметов и автоматов стелются по самому берегу. Неужели немец уже до воды добрался? Несколько длинных очередей перелетает через Волгу и теряется на этой стороне.
Откуда-то из-за спины стреляет «катюша». Мы видели машины — восемь штук, — когда шли сюда. Раскаленные снаряды, не торопясь, плывут, обгоняя друг друга в дрожащем от зарева небе и ударяют куда-то на противоположном берегу. Разрывов не видно. Видны только вспышки.
Приходит комбат. Тяжело дышит.
— Ей-богу, с ума сойдешь от этих переправ. Лет на пять постареешь. — Он громко сморкается. — Был генерал. Ясно сказал: сейчас мы, а потом Двадцать девятая. Только на минуту отошел от причала, а они свои ящики уже навалили. Артиллерию, видишь ли, переправили, а боеприпасы на этой стороне оставили. А кто им мешал? Я вот с каждой пушкой снаряды везу.
Комбат снова скрывается. Слышно, как кого-то ругает. Возвращается.
— Ну ладно, все это чепуха. На ту сторону как-нибудь переберемся. Важно, как там…
Выясняется, что полк получил приказ к двум ноль-ноль закончить переправу; а к четырем ноль-ноль сменить почти не существующую уже на том берегу дивизию в районе Мамаева кургана. Сейчас уже час, а ни один батальон еще не переправился. На той стороне только саперы, разведчики и опергруппа штаба.
Приходит катер. Он маленький, низенький, будто нарочно спрятавшийся в воду, чтобы его не было видно. На буксире разлапистая, неуклюжая баржа с длинным торчащим рулем. Катер долго не может пристать, пятится, фырчит, брызгается винтом. Наконец сбрасывает сходни. Длинной, осторожной цепочкой спускаются раненые. Их много. Очень много. Сперва ходячие, потом на носилках. Их уносят куда-то в кусты. Слышны гудки машин. Потом грузят ящики. Закатывают пушки. Топчутся лошади по сходням. Одна проваливается, её вытаскивают из воды и опять ведут. Против ожидания, всё идет спокойно и организованно. Даже комбата моего не слышно.
Катер опять никак не может подойти вплотную к причалу. Соскакиваем прямо в воду, мутную и холодную. Бойцы шлепают по воде с пулеметами, минометами, болтающимися на спине и груди минами. Собираются кучками на берегу. Конечно, закуривают. На берегу тащат какие-то ящики. Ими завален весь берег. Под ногами путаются цепи, тросы. На ящиках и просто на земле раненые — молчаливые и угрюмые, прижавшиеся друг к другу. Берег у реки плоский, песчаный. Дальше — высокий, почти вертикальный обрыв. И над всем красное, заваленное дымом небо. Стреляют совсем рядом, как будто за спиной.
Идём вдоль берега, в сторону города. Ноги вязнут в песке. Иногда приседаем, когда свистят мины. Бойцы идут молча, с трудом передвигая ноги, тяжело дыша, придерживая руками болтающиеся мины. Они сегодня прошли около сорока километров.
Навстречу — вереницы раненых, по двое, по трое или в одиночку, опираясь на винтовки. Спрашивают, где переправа.
Пули свистят над самой головой. Шлепают в воду. Трассирующие высоко подпрыгивают и гаснут, в воздухе.
— Где немцы? — спрашивают бойцы у встречных. Те неопределенно машут в ту сторону, куда мы идем.
Немцы оказываются сразу же за железной дорогой. Пути идут почти по самому краю высокого берега. Застывшие вереницы цистерн на фоне чего-то горящего. Строчит наш пулемет откуда-то справа, из-под колёс. Налево нефтебаки. Из одного валит дым. В стене три большие дыры от снарядов с рваными краями. Точно раны. Направо обгоревшие сараи, огороженные колючей проволокой. Немцы, по-видимому, сидят в баках — красные, белые, зеленые точки несутся оттуда. Цокают по цистернам.
Бегу прямо на бак с тремя дырками. Справа и слева кричат. Трещат автоматы. Бьют по колену засунутые в карман шинели магазины автомата. Кто-то с развевающимися ленточками бескозырки бежит впереди меня. Я никак не могу его догнать. Баки куда-то исчезают, и я вижу только ленточки. Они страшно длинные, вероятно, до пояса. Я что-то кричу. Кажется, просто "а-а-а".
За баками немцы. Они бегут навстречу нам и тоже кричат. Черные ленточки исчезают. Вместо них серая шинель и раскрытый рот. Тоже исчезает. В висках начинает стучать, и почему-то болят челюсти. Немцев больше не видно.
…Оказывается, участок нашей дивизии самый глубокий — километра полтора в глубину. Левее нас узенькая полоска вдоль самого берега — 13-я гвардейская, Родимцевская. Тянется почти до
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
