ли потому, что у нее в какой-то момент что-то перемкнуло в голове, то ли по какой-либо другой причине, я не имел ничего против смертного приговора. Более того, я хотел, чтобы Лили казнили за содеянное. Одним словом, из-за всех этих спутанных чувств при виде прибранного кабинета и Вулфа за своим рабочим местом я не мог до конца насладиться своей победой.
Я ошибся, предположив, что Вулф станет допрашивать наших гостей по отдельности. Шеф пригласил сразу обоих. Я, вооружившись блокнотом, сел за свой стол. Рой Дуглас устроился справа от меня, лицом к Вулфу, тогда как Лили обосновалась в красном кожаном кресле рядом со столом шефа. Дверь в гостиную была открыта. Там за углом, так чтобы их нельзя было увидеть из кабинета, расположились Кремер со Стеббинсом. Ни Лили, ни Рой не знали, что в гостиной у нас сидят полицейские. Помимо роящихся в голове мыслей, мне не давало покоя поведение Лили и выражение ее лица. Меня беспокоило то, как именно она разговаривала со мной и с Вулфом. Уголок ее рта слегка кривился. Кривился чуть-чуть, едва заметно. У меня ушел год, чтобы понять: такое происходит с Лили, когда она крупно блефует, играя против четырех пик с шестеркой треф на руках. В такие моменты она держалась настолько уверенно, что я сам не замечал, как терялся и пасовал. Даже когда я знал об этой особенности Лили, мне приходилось проявлять крайнюю осторожность, чтобы не остаться с носом.
Вулф был ужасно рассержен. Ни разу в жизни его таким не видел. Надо уточнить, что его состояние было очевидно лишь мне, поскольку я хорошо его знал. Я понимал Вулфа, точнее, думал, что понимал. Шла война нервов, война с Лили, которая сидела в кабинете и наблюдала за происходящим. Вулф спрашивал Роя о голубятне, о птицах, о том, как он познакомился с мисс Лидс и ее матерью, с миссис Чак, с Энн, с Леоном Фьюри, о том, как часто Рой бывал в квартире Чак – Амори, сколько прожил в доме номер 316 по Барнум-стрит, где проживал до этого, насколько хорошо знаком с Лили Роуэн, ну и так далее, водил его вокруг да около. Шло время, я аккуратно записывал в блокнот тонны ненужной информации. Ни Леон, ни Рой не платили за проживание. В день, когда умерла миссис Лидс, Рой был на крыше, возился с голубями и узнал о случившемся от Леона, когда спустился вниз после захода солнца. Ежегодное содержание голубятни обходилось примерно в четыре тысячи долларов – в эту сумму также входили расходы на приобретение новых птиц. Половину этой суммы покрывали призовые деньги, выигранные на различных соревнованиях, остальное вносила мисс Лидс, а до нее – ее мать. Рой признал, что миссис Лидс грозилась снести голубятню, но она угрожала всем, в том числе и собственной дочери, и никто не воспринимал ее угрозы всерьез. Рой заявил, что не знаком с Лили Роуэн, хотя и слышал от Энн о ней. Нет, ничего такого особенного Энн о Лили не говорила.
Нет, Энн не рассказывала ему о переделке, в которую она попала, однако, судя по ее поведению, Рой догадывался, что ее что-то беспокоит. Его любопытство подстегнуло мое появление в понедельник, когда я заявил, что Лили хочет поужинать с Энн. Когда я на следующий день пришел поговорить с ним, Рой заинтересовался еще больше. Поскольку они с Энн были помолвлены, он считал себя вправе узнать, что именно происходит, и потому приехал ко мне, чтобы поговорить по душам. Рой настаивал на том, что эта причина была единственной. Он понятия не имел о том, что Энн угрожает опасность, причем опасность непосредственная. Он и представить не мог, что кто-то желал ее смерти, и не имеет ни малейшего представления о том, кто убийца и что именно заставило его пойти на преступление. При этом Рой выразил уверенность в том, что ни один из жильцов дома 316 убийцей быть не может: все они души не чаяли в Энн, даже прожженный циник Леон Фьюри.
– Говорите потише, Рой, – посоветовала Лили Роуэн в 17:20, – а лучше вообще перейдите на шепот, а то еще вы разбудите его.
Я был склонен с ней согласиться. Скрестив руки, Вулф уютно устроился в кресле, откинувшись на спинку, и закрыл глаза. У меня начало закрадываться подозрение, что он уснул. Он месяц не брал в рот ни капли спиртного, а тут прикончил целых две бутылки пива и при этом сидел в единственном во всем мире кресле, которое ему по-настоящему было по душе. Безумие минувших недель, когда ему регулярно дважды в день приходилось выходить из дому и заниматься ходьбой, осталось в прошлом.
Вулф глубоко вздохнул и, приоткрыв глаза, уставился на Лили.
– Шутить изволите, мисс Роуэн? Напрасно. Сейчас не время и не место, – проговорил он, едва шевеля губами. – Особенно это касается вас. Вы подозреваетесь в убийстве. Уже это как минимум не повод для острот.
– Ха, – сказала Лили – не рассмеялась, а просто сказала: «Ха».
– Уверяю вас, мадам, сейчас не самое подходящее время для ваших «ха». Вы у полиции на подозрении. Вас издергают, истреплют вам нервы. Вам будут задавать вопросы о ваших друзьях и врагах. Следователи станут копаться в вашем прошлом. Делать эту работу они станут плохо, не особо вдаваясь в детали, и потому от этого вам будет только хуже. А копать они будут очень глубоко. Они ведь знают, что давным-давно отец мисс Амори работал на вашего отца, и предположат, если еще не успели это сделать, что причина, в силу которой вы убили мисс Амори, кроется в далеком прошлом. – Вулф едва заметно, всего на четверть дюйма, приподнял плечи, после чего снова ссутулился. – Все это будет для вас крайне неприятным. И потому я настоятельно рекомендую: давайте проясним все, что только можно, прямо сейчас.
Лили снова чуть скривила уголки губ:
– Я считаю, что вам с Арчи должно быть стыдно. Я думала, вы мои друзья, а вы тут пытаетесь доказать, что я убийца. А я никого не убивала. – Она повернулась ко мне. – Арчи, посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Арчи, я правда никого не убивала.
Вулф погрозил ей пальцем:
– Вчера вечером вы были дома у мисс Амори. Вы пришли к ней где-то между 17:40 и 17:45 и обнаружили, что дверь в ее квартиру открыта. Вы зашли и увидели, что она лежит мертвая на полу. Я все правильно изложил?
Лили смерила его изучающим взглядом.
