в школе, тоже учительница, а у неё мать верующая. С дочерью всем делится, ну и до нас информация доходит.
– Не обращался сам-то в прокуратуру?
– В глаза не видел. И писем не было. Они же нас в такие дела не допускают, Борис Васильевич. В облисполкоме всё оседает. Сами разбираются.
– Не надеялся, значит, он на местную власть…
– В облисполком владыка ходил, знаю. Обком партии им занимался. Слышал, сам Боронин встречался, а к нам нет.
– Верен, значит, он остался своей стратегии. Не сломался.
– Вы о чём?
– Я полтора года назад подобную же проверку проводил по его обращению лично к Леониду Ильичу.
– К Брежневу?
– К нему.
– Как?
– Архиепископ Иларион в то время на Украине служил.
– А как же?… – Игорушкин запнулся. – Почему вам поручили проверку-то? Украина ведь – союзное государство? Своя прокуратура?
– В этом вся курьёзность ситуации и была, – без улыбки ответил Кравцов, наоборот, поморщился, словно от зубной боли. – Леонид Ильич, я полагаю, усмотрел что-то похожее на национальный шовинизм в обращении Илариона. Тот приводил факты вопиющего произвола по отношению к Православной церкви со стороны местных уполномоченных. Помню фразу его в заявлении, задевшую меня тогда. И догадываюсь, не меня одного. Требую, писал он, избавить от гнетущей опеки в делах христианской церкви. Было бы нелепым, чтобы дела коммунистов решали вдруг фашисты. Так и в церковной жизни. Пусть всё на свои места станет.
– Так и написал?
– Да, кажется, память меня пока не подводит.
– Значит, не побоялся.
– Настроен он был решительно.
– Силён владыка!
– А товарищи отнеслись с понятием к тому, что мне, а не им пришлось заниматься проверкой. С прокурором Украины мы до сих пор хорошие друзья. Не обиделся, что его подменил. Помогал от души. Снабдил всем необходимым материалом.
– У нас прокурорские традиции крепки! – кивнул Игорушкин. – Я вот как-то отдыхать ездил в эту… Как её… Михал Палыч, ты меня провожал…
– В Карпаты, – подал голос Нафедин.
– Да. Трускавец. С почками. Так там меня встретили, разместили!.. Одним словом…
– Он же, Иларион, по рождению Митрофаном звался. И фамилия его Дуган.
– Хохол всё же?
– Хохол. Из бедняцкой семьи. Но семинарию в Москве закончил после войны. Преподавал, даже ректором был в Одесской духовной семинарии.
– Готовят их не хуже нас, – поддакнул Игорушкин.
– Заботятся. В шестьдесят седьмом году определено было ему быть епископом в одном из городов Киевской епархии, тогда же состоялось, как у них говорится, его наречение Иларионом, а спустя день – назначение в чин.
– Во как! Присягу-то не принимают? – пошутил Игорушкин, хмыкнув и слегка подтолкнув локтем водителя.
– Присягу? Это ты правильно подметил, Николай Петрович, – подхватил Кравцов, глаза его загорелись, чувствовалось, задело его за живое. – Не хватает прокурорам нынешним настоящей верности его Величеству Закону. И молодым, да и кое-кому из нашей братии, старым. А вот у них всё на высшем уровне! Посвящение в чин и должность совершает самое высокое начальство – мудрейшие и почётные митрополиты и архиепископы. Честь и ответственность великие! Проникается посвященец самой глубинной частичкой разума и сердца своего! Вере служить и Богу!
Игорушкин, не сдержавшись, засмотрелся на Кравцова, не видал ещё того в большом волнении чувств. Скрытен был тот, суров в общении, сух и сдержан на трибуне, а тут – пробило.
– Верность идеалам – это действительно великая редкость сейчас. – Кравцов отвернулся к окну. – В войну только такие чувства и помогали жить и воевать. Свято верили в то, что делали. Правое дело, потому что.
– А теперь?
– Теперь? – Кравцов, казалось, вернулся на землю от раздумий. – А сейчас всё изменилось… Болтовни много. Тонут дела в бестолковой болтовне. Тонет вера в правое дело…
– Да-а, – неопределённо протянул Игорушкин. – А владыка, выходит, повторился?
– Владыка-то?
– Подтвердилась ваша проверка?
– Сильного побеждают, только повинуясь ему, так, кажется, предлагают поступать дипломаты? – Кравцов помолчал, словно подбирал слово. – А он пошёл напролом. Настрочил обращение к самому Генеральному секретарю ЦК.
– Правды на самом верху искал?
– Считал, ин ректо виртус. Простите. – Кравцов улыбнулся смущённо. – В законности добродетель.
– Правильно мыслил! – Игорушкин крякнул. – А как иначе? Тем более ему! Сверху ему положено в законе добро видеть.
– Вот-вот.
– А на местах мутят порой. Князьков у нас хватает. Некоторые слишком высоко вознеслись. И всуе власть употребляют.
– Убрали Илариона тогда с Украины, – резко бросил сквозь зубы Кравцов, не слушая Игорушкина.
– Не подтвердились факты?
– Почему? Подтвердились.
– А что же тогда?
– Проследил я за его службой, – не отвечая, продолжал Кравцов. – На Север его угнали. А он здорово болен был тогда. Холод ему был смертельно противопоказан.
– А кто ж его спас? К нам-то как он?
– Знали его предшественника, Николай Петрович?
– Лично нет. Но помню, кажется, отцом Михаилом звали архиерея, что до него у нас был.
– Вот этот архиепископ Михаил и вызвался поехать в Сибирь вместо больного Илариона.
– Дела…
– Хонэстум нон эст семпер, квод лицет. – Кравцов отвернулся к окну и надолго задумался.
– Борис Васильевич? – помолчав, подступился к нему Игорушкин.
– Я повторил, простите, древнее изречение римлян. Увлёкся, знаете ли, латинским языком в студенческие годы. Умели они спрессовать мысль в красивой фразе. Не всё нравственно, что дозволено. Красиво? Не правда ли?
– Я историк по первому образованию… – Игорушкин смутился. – В юридическом в войну учился.
– Вы правы. От нас время другого требовало.
– А я тоже приметил, Борис Васильевич, не приживётся и у нас владыка Иларион.
– Вы так считаете?
– Похоже.
– Интересно, как он сейчас выглядит?
– А вы встречались?… Тогда.
– Знаете, как-то мельком, поговорить не привелось серьёзно. Хотя я очень хотел. Архиепископ Иларион был болен, а меня срочно отозвали из Киева, как только я доложил предварительные результаты проверки. Потом другие заботы закружили. О его судьбе узнал значительно позже. И вот здесь… вдруг… у вас… услышал о нём.
– Ну, теперь увидитесь.
– Да-да. Интересно.
– Как раз и приехали, – вмешался в разговор Михал Палыч, останавливая автомобиль у парадных дверей областной прокуратуры. – Старший лейтенант, видать, заждался нас. Ишь, бегает у подъезда.
Они вышли из машины.
Из дневника Ковшова Д.П
Всё, что произошло, напомнило страшные тайны древней инквизиции.
В подземельях церкви на глазах агента секретной службы убивают загадочного монаха, пользовавшегося особыми полномочиями самого архиепископа. Когда убийцу пытаются схватить на месте преступления, совсем уж непонятным образом пропадает сам труп. Словно сгинул в преисподнюю. Кстати, что вовсе не лишено оснований. Во всяком случае, мы с Володей Шаламовым вчера, не сговариваясь, так и решили. Подземелье церкви представляет собой одно целое с подземельем склепа, а в общем оно является таинственным лабиринтом старинных подземных ходов и тайников, шастать
