— Откуда вы все это знаете? И раз вы знаете об этом, то почему не арестуете их, чтобы предотвратить грабеж?
— Мы их арестовываем, — пробурчал Питт. — Почти все из них провели какое-то время в тюрьме.
Шарлотту трясло.
— Что за ужасная жизнь… Уж лучше быть трубочистом. Вы упомянули что-то о трубочистах? Это, по крайней мере, честная работа.
— Дорогая мисс Эллисон, найти честного трубочиста очень трудно. Более умная и значительно более опытная, чем вы, женщина, возможно, найдет такого… Вы когда-нибудь бывали в каминной трубе?
Шарлотта подняла брови, глядя на него презрительным, холодным взглядом:
— У вас странные представления о занятиях приличной женщины, мистер Питт. Но если вам нужен ответ — тогда нет, я никогда не лазила внутрь камина.
— Нет. — Его совершенно не смущал ее тон. Он снова осмотрел ее снизу доверху, и Шарлотта вдруг обнаружила, что покраснела от его взгляда. — Вы не подходите, — сказал он. — Вы слишком высокая и слишком большая.
Это разглядывание начало ее бесить.
— О, у вас великолепная талия, но, — его взгляд остановился на плечах и груди, затем пошел вниз, — все остальное определенно застрянет в каминной трубе; коленная чашечка сломается; сажа набьется в рот, нос, глаза, легкие…
— Звучит ужасно, но не бесчестно, если речь не идет о трубочисте, который имеет помощника, выполняющего всю работу. И, как вы указали, они вряд ли будут воровать сами.
— Мисс Эллисон, ни один профессиональный взломщик не грабит дом прежде, чем получит информацию о доме, расположении комнат и о том, где находятся ценные вещи. Можете ли вы придумать лучший способ получения этой информации, чем проникновение в дом через каминную систему?
— Вы имеете в виду… Но это же ужасно!
— Конечно, это ужасно, мисс Эллисон. Все ужасно! — Питт начал злиться. — Нищета и преступления, одиночество, грязь, хроническая болезнь, пьянство, проституция, попрошайничество… Люди крадут, подделывают деньги и письма, занимаются мошенничеством и проституцией, но редко убивают, если только их не подтолкнут к этому. Я не вижу никакой выгоды в убийстве трех беспомощных девушек на Кейтер-стрит. Их даже не ограбили.
Шарлотта не могла оторвать от него взгляд. Она ощущала смесь восхищения и ужаса. Девушка мысленно отталкивала его от себя, и то, что он говорил, пугало ее.
— Что вы имеете в виду? Что вы предлагаете? Их же убили!
— О да. Я говорю, что убийца, о котором вы думаете — из «преисподней», из преступного мира, — убивает ради выгоды. Он не будет рисковать своей шеей ради развлечения. Он может убить, чтобы его не поймали, и только если это будет необходимо. Гораздо лучше для него будет просто оглушить свою жертву, лишить ее подвижности. Он сначала выслеживает добычу, выбирая тех людей, у кого есть деньги.
— Тогда почему?.. — Новый мир открылся перед Шарлоттой, грязный и непонятный, все перепутавший, вторгшийся в ее безопасную жизнь, изменивший понятия, которые она считала устойчивыми.
Питт смотрел на нее с еле заметной легкой улыбкой, как будто между ними уже установилось взаимопонимание.
— Если бы я знал почему, то, возможно, уже догадался бы, кто убийца. Но его причина — не простая и не такая ясная, как грабеж или мщение. Что-то более сложное, схороненное глубоко в душе.
Шарлотта была напутана. Питт не нравился ей, не нравилась его фамильярность, его вторжение в ее эмоции. Ей не нравилось, что он заставил ее узнать то, что она узнавать не хотела.
— Я думаю, вам лучше уйти, мистер Питт. Не знаю, что я могла бы вам рассказать. Помнится, вы хотели увидеть мистера Кордэ, хотя, я уверена, он тоже ничего не знает. Возможно, вам стоит обратить внимание на других девушек… которые были убиты. — Она глубоко вдохнула и попыталась успокоиться.
— Я буду обращать внимание на все, мисс Эллисон. Да, я хотел бы видеть мистера Кордэ. Может быть, вы будете так любезны и скажете Мэддоку, чтобы тот нашел его?
Вечер не был приятным. Доминик не рассказывал никому, о чем его спрашивал Питт, хотя Эдвард давил на него как мог, насколько позволяла его вежливость. Доминик оставался молчаливым, что само по себе вызывало беспокойство, поскольку это было не в его характере. Шарлотта даже думать об этом боялась. Она гнала от себя мысли о том, что Питт обнаружил что-то, что тревожило Доминика; что-то, чего он стыдился. Конечно, это никак не могло быть связано со смертью Лили или других девушек. Но каждый знал, что мужчины, даже лучшие из них, иногда занимались делами, о которых никому не было известно. Такова природа мужчин; все об этом знали, но никогда не обсуждали, чтобы не расстраиваться.
Шарлотта нарочно болтала о всякой всячине, понимая, что иногда несет полную чушь; но лучше чушь, чем длинные остановки в разговоре, когда в голову лезут совсем другие мысли.
Несмотря на усталость, ночью она спала плохо, проснулась поздно и вынуждена была торопиться, чтобы подготовиться к походу в церковь. Она никогда не любила церковь, считая ее слишком формальной и напыщенной, пропитанной атмосферой строгой правильности. Даже вежливые приветствия, которыми обменивались прихожане, были скорее ритуальными, чем дружественными. Церковная служба всегда строилась по одному и тому же формату; Шарлотта однажды обнаружила, что она повторяет слова молитв и псалмы, как попугай. Она могла прочитать всю службу автоматически, если только не задумывалась о чем-либо. Как только девушка останавливалась, то вынуждена была лезть в книгу за словами и продолжать снова автоматически петь.
И, конечно, викарий читал проповедь. Обычно она была о грехе и о необходимости раскаяния. Его любимым сюжетом была женщина, пойманная на измене мужу, и он всегда выводил из своего рассказа не ту мораль, что выводила для себя Шарлотта. Почему мужчин никогда не ловят на измене? Во всех притчах, которые она слышала, именно женщины совершали измену, а мужчины их ловили и обвиняли! А как насчет мужчин, которые были с ними? Почему женщины не забрасывают их камнями? Много лет назад она спросила об этом папу. Тот удивился и ответил, чтобы она не смешила людей.
Сегодня викарий произносил свою обычную проповедь. Фактически она оказалась даже хуже, чем обычно. Ее название было «Благословен тот, кто чист сердцем», но по содержанию следовало скорее «Благословен тот, кто чист в делах своих». Викарий долго осуждал грязные дела. И чем больше он говорил о проститутках и гулящих женщинах, тем больше мысли Шарлотты отвлекались на бедных детей, о которых ей говорил этот ужасный Питт. Детей, которые были выброшены на произвол судьбы и оставлены на улице голодать в том возрасте, когда она и ее сестры учились читать и писать под руководством мисс Симс в школьных классах. Она думала о молодых женщинах, брошенных на произвол судьбы с маленькими детьми. Как еще они могли жить?
Конечно, бранные слова не были в ее обиходе, но в это утро Шарлотта готова была послать мистера Питта ко всем чертям за то, что он заставил ее узнать о таких вещах. Она сидела на жесткой церковной скамейке и смотрела на викария. От всего того, что он говорил, ее мутило. Шарлотта никогда не любила его, а к концу утренней проповеди ненавидела со всей страстностью. Это угнетало и пугало ее. Она всегда была уверена, что это очень не по-христиански и не по-женски — ненавидеть кого бы то ни было так сильно; и, тем не менее, это чувство жило в ней. И она считала его справедливым.
