если не получит свое, ну, любви, так и помрет сухой веткой. Это так моя бабка Чернуха говорила.
– Ух ты – интересно. Плесни сестренке еще вина.
– А может, хватит?
– А может, хватит задавать дурацкие вопросы и указывать старшей сестре? Сказала: плесни. Поухаживай за дамой. Но могу и сама.
Она потянулась за бутылкой.
– Я сам.
Он налил ей еще полбокала. Теперь она отпивала вино небольшими глотками. Выдвинула стул из-за стола, перекинула ногу на ногу, оголив колени и бедра.
– Чего ты на мои ноги пялишься? – с улыбкой спросила она.
– Не пялюсь я, – вспыхнул он.
Она смеялась, глядя ему в глаза. Лилит знала, какой эффект производит на парней. Как они слюнки по ней глотают. И пользовалась этим. В приглушенном свете люстры огнем горели ее рыжие волосы. Сверкали яркие зеленые глаза, почти всегда веселые и шальные, от которых у тех же мужчин голова кругом идет, потому что заглянут они в эти глаза и уже предвкушают близость. Сверкали в электрическом свете золотом круглые колени. И пахло от нее дождем и чем-то дурманящим, отчего тоже скулы сводило. Как же повезло тем, кто обнимал ее ночами, когда она пропадала вне дома. А ее обнимали, и часто – он точно знал это…
– Еще как пялишься. Я твоя сестра, Саввушка, между прочим. Не забыл? Продолжай про свою родню.
Савва поймал ее взгляд, сам хитро прищурил глаза:
– А еще они могли проходить в другой мир.
Лилит нахмурилась:
– А это как? Не понимаю. В какой другой мир?
– В мир мертвых.
– Да ну?
– Всю избу моей родни боги языческие охраняют. Потому что их изба – ворота. Так мне дядька Медведь, старший брат отца, говорил. Первый круг охраняет бог Морок, тот, что людей морочит, уводит в сторону, а то и губит, за ним – Мара, богиня смерти, а потом уже – сам Чернобог, верховный. Через эти ворота можно войти и попасть туда, где живут мертвецы. Взять там то, что тебе нужно, и вернуться обратно.
– Врешь, поди? А, Савка? Заливаешь ведь?
– Почему – правду говорю, – нахмурился он. – Я бы такого сам и не выдумал.
– Да, такое нарочно не придумаешь.
Он кивнул, что означало «именно так».
– Вон вы какие, Беспаловы, – не сводя с брата взгляда, усмехнулась Лилит. – А что они могут взять там, среди мертвецов?
– Траву какую, например. Сонную, приворотную, любовную, смертную. Я точно не знаю. Слышал их разговоры только. Что-то запомнил. Или воду – живую и мертвую.
– Как в сказке, что ли?
– Ну да. А еще они могут то, что понять никак не получается.
– И что же это?
– Вот если человек умрет, душа его уходит навсегда. Так вот, они могут не дать душе уйти, а сохранить ее до срока между небом и землей. А потом помочь вернуться обратно, сюда, в этот мир, но уже в другом теле. Я не понимаю, как такое может быть. – Он пожал плечами, отрицательно замотал головой: – Не понимаю, но верю им.
– И все это ты слышал от них? От своей родни?
– Да, они же говорили при мне. Говорили, а меня не замечали. Я был-то малышом. Но слушал и запоминал. О том, что душу можно задержать до срока, говорила бабка Чернуха какой-то женщине. Та пришла за помощью. Вот это я помню хорошо.
– Хотела бы я попасть в эти ворота, а то и заглянуть за них.
– Туда только своих допускают, кто из семьи.
– А тебя могут?
Он отрицательно покачал головой:
– Меня вряд ли. Дед Берендей моего отца, своего сына, проклял, потому что он наперекор им пошел. Отказался от семьи, от их колдовства. Нашу с тобой мать плохими словами дед назвал, и меня заодно. Мне тогда семь лет было. Потом дед Берендей умер, но наказал, чтобы нам, мне и моему отцу, никаких тайн не открывали. Слово со всей семьи взял. Бабка Чернуха его не ослушается. – Он вспомнил: – Я главное не сказал: чтобы туда попасть, надо заклинания знать. А вот их мне точно никто не расскажет.
– Жаль, очень жаль, – вздохнула Лилит. – А то я бы за тайнами туда сходила. Принесла пяток-другой тайн, может, и помогли бы они в дальнейшей жизни.
– Только ты об этом никому лишний раз не говори – из комсомола выгонят, – предупредил он ее.
– Да что ж я, дура, что ли? – Она зевнула, прикрыв ладошкой рот. – Ладно, пошли спать. И еще…
– Что?
– Не подсматривай за мной, а то я тебя знаю.
– Чего ты знаешь?
– Того знаю. Смотришь на меня из-под одеяла, когда я рубашку надеваю.
– Да не смотрю я, – совсем уже смутился он.
– Еще как смотришь. Сейчас переоденусь, потом тебя позову. Только душ сначала приму.
– Ладно, – согласился он.
Когда в ванной комнате бурно зашумел душ, Савва взял бокал с недопитым вином и потянул к носу. Пахло сладко. На ободке остались следы ее помады. Беспощадные шипы неутоленной любви к Лилит кололи, мучили его. И всякий раз она была так близко – только дотянись и коснись рукой. Руки, плеча, щеки. Ее по-девичьи ярко-алых губ. Он осторожно коснулся красного следа на бокале языком. Ему очень захотелось приобщиться через это вино к своей сестре, как к божеству. Зажмурившись, он опрокинул бокал – выпил все без остатка. И даже капли на язык вытряхнул. И почти тотчас горячая волна покатилась по его телу. Это было блаженство. Интимный акт. Любовная связь. Единение. Он словно ее попробовал, свою Лилит, вкусил ее плоти и крови, ее сердца и души. И сидел так и мечтательно смотрел на немецкую фарфоровую статуэтку на полке, которая там стояла годами.
– Ну, чего млеешь? – спросила Лилит.
Савва очнулся. Она вышла из ванной в длинной ночной рубашке, вальяжно оперлась о косяк.
– Спать идешь, Саввушка, или тут всю ночь кемарить будешь?
Он с тем же упоением кивнул сестре:
– Уже иду. А посуда?
– Завтра помоем. Я с тобой еще поболтать хочу – о тех самых вратах в другой мир. Ведь кому расскажешь – не поверят.
– Говорить об этом никому не надо, – вставая, замотал он головой. – Даешь слово?
– Не дура – понимаю, – очень серьезно ответила Лилит.
– Даешь слово?
– Даю, даю слово. Вдруг мы туда однажды попадем? – И тут же непринужденно рассмеялась: – Ты и я?
Глава 2
Счастливый невольник
1
Мать приходила домой, оставляла деньги, обнимала Савву и вновь уходила. Она больше не жила в этом доме. Театр и личная жизнь полностью увели ее от детей. И
