— Как далеко Вавилонское войско?
— По непроверенным данным из Дамаска, визирь Аль-Афдал движется вдоль моря в Рамле, но окрестности вокруг тоже кишат сарацинами. Мы можем получить удар в спину в любой момент. Необходимо ввести пропуска и укрепить ворота.
— Восстанавливайте доспехи и силы. Возможно, придется выступить с нашей стороны против визиря Афдала.
— Пора прекратить резню горожан, их почти не осталось.
— Да, сопротивление уже не оказывает никто, это — просто убийство.
— Что будет с собственностью — землей и домами?
— Здесь будет решать закон. Каждый, кто занял для себя дом, повесив опознавательный знак на двери, остается его владельцем. Как было установлено ранее, простолюдин должен был вешать шапку или меч, рыцарь — хоругвь, щит или доспех, чтобы показать, что дом занят. Что касается деревень и земель, мы раздадим их честно тем, кто останется постоянно здесь жить и защищать государство.
— Не забудьте монашеские ордена. Монахи сражались отважно!
— Все монашеские общины, а также сиротские дома получат свои строения. Госпиталь для паломников у Гроба Господня останется у иоаннитов. Вдов и калек тоже никто не забудет. Аминь.
— Да хранит вас Господь.
На такой благочестивой ноте закончился совет.
— Нет, Гуго, ну, ты видел, каков пройдоха Арнульф?!
— К несчастью, власть слишком его волнует.
— После смерти всеми почитаемых епископа Адемара и Гильома Оранжского, у клириков не осталось вождей. Бароны и рыцари сделали этот поход. Военная власть нужнее. Да и отец Арнульф не пользуется любовью граждан…
Граф Этьен де Блуа, как человек веселого и радушного нрава, любил созывать друзей. Потому малообщительный скромный Гуго снова ужинал у сюзерена дома.
— Лично я не доверяю нормандцам, — граф достал изящный сарацинский кинжал и толстыми ломтями нарезал куски козьего сыра. — Верные у них только кони. Говорят, Арнульф — внебрачный сын! На месте герцога я бы не доверил ему воспитывать свою сестрицу. Хотя… их отец Вильгельм тоже был незаконнорожденным.
— Из герцога Роберта получится честный король. Хотя мой голос принадлежит графу Готфриду… Да, граф Готфрид более достоин короны.
— Согласен, Короткими Штанишками движет отвага. Он не берет с собой ничего, кроме чести и славы.
— Герцог Роберт собрался уезжать?
— Если он останется здесь, то лишится нормандской короны. На это мудрости у него хватает.
Гуго кивнул. В безграничной отваге, граничившей с глупостью, был весь герцог Роберт. Принц Роберт по прозвищу Короткие Штаны. С такой безалаберностью лишиться своих земель мог только глупец или фанатик. Герцог Роберт заложил Нормандию своему брату, английскому королю. Деньги были нужны для крестового похода. Теперь, не в состоянии вернуть долг, герцог Роберт мог остаться ни с чем.
— Роберт Фландрский тоже желает вернуться домой. Остаются Готфрид, Раймунд и Танкред.
— Танкред не станет обременять себя властью. Он — романтик, воин, поэт и не сядет в золоченую клетку. Особенно, пока можно идти вперед.
— Я слышал, Танкред мечтает завоевать всю Сирию и Египет. Честолюбивые планы.
Ветер переменился, и сквозь открытые окна потянуло зловонием. Под палестинским солнцем мертвые тела стали источать нестерпимый запах. По улице то и дело скрипели повозки, доверху загруженные трупами.
— За день не решить… — покачал головой де Блуа. — Иерусалим превратился в кладбище. Еще утром я слышал — снова нашли сарацин. Хорошо б уложиться в неделю.
— Как раз к избранию патриарха и короля.
— Думаю, хоть граф Раймунд достаточно богат и силен, но должен осознавать, что народ его совершенно не любит.
Сказанное было истинной правдой. Непомерная алчность и честолюбие провансальского барона сумела настроить против него большую часть простых крестоносцев. Особенно, после бунта в Мааре. Но одноглазый хитрец прекрасно осознавал это и потому скромно молчал, попросту выжидая время.
— Так выпьем за Готфрида, нового короля!
— Воистину! Я горжусь воевать под его штандартом!
Выходя на улицу, Гуго чуть не столкнулся с очередной повозкой. На тележку, запряженную худым ишаком, были навалены чьи-то головы, руки, ноги. Адский калейдоскоп. Собрать из них первоначальный труп было бы головоломкой. Вокруг роились мухи и слуга-серв отмахивался от них руками.
Покинув дом графа Этьена де Блуа, Гуго еще пару часов просто ходил по городу. Он побрел в сторону Силоамских ворот, минуя Скотный Рынок. Изрытая тысячами копыт и обильно покрытая сухим навозом площадь была пуста. С краю валялось несколько раздувшихся и почерневших трупов, а у дальней ограды с жалобным блеяньем взад-вперед бегали две перепуганные овцы с длинными смешными ушами.
Гуго свернул в Иудейский квартал и пошел в сторону улицы Сионской горы, пытаясь наугад выйти к дому, где он спас иудейку с ребенком. Где она? Жива ли, мертва? Прячется в подвалах или продана на невольничьих рынках? Но узкие извилистые улочки, переулки, тупики Иудейского квартала так мудрено переплелись, что рыцарь вконец потерялся. Пару раз Гуго выходил к сожженной синагоге. Зрелище не менее страшное, чем Храмовая гора в эти дни. Камни, покрытые пеплом и сажей, у стен — горы углей и обугленных бревен. И запах, пропитавший все вокруг, неприятный сладковатый запах горелой плоти и паленого волоса.
Придя после заката домой, шевалье долго сидел за столом, глядя в одну точку, потом пошел наверх в свою тесную неудобную келью. Перед фреской не удержался и остановился у изображения Суламифи. Густые рыжие кудри, маленькие холмики грудей под скромной туникой, удивленный изгиб бровей. Гуго провел пальцем по пухлым полудетским губам, по изогнутой шее, дальше по плечу к тонкому, в браслетах запястью и накрыл своей загрубевшей ладонью её узкую кисть, протянутую к цветку.
…Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них…
Провонявший запахом мертвой плоти серв докатил свою повозку со страшным грузом до ворот. Колеса гулко прогрохотали по мостовой под прохладным каменным сводом. Там он присоединился к другим погонщикам, везшим то, что осталось от многоголосого населения Иерусалима. Пленные горожане, которым сохранили жизнь, тоже трудились здесь. Быть может, кто-то нес своего отца или ребенка. Кто-то свою сестру, кто-то мать, кто-то соседа. За городскими стенами свалили огромную гору из человеческих тел. Сколько было их? Знает только Всевышний. Может десять, а, быть может, сто тысяч. Но этот холм оказался не меньше, чем в «долине Дракона» между Циботусом и Никеей. Странные весы жизни.
Взявший меч, от меча и погибнет…
Гору трупов обложили соломой, бревнами, остатками фашин и подожгли. Сверху на людские страсти с тоской взирало затянувшееся тучами небо.
