— Блин… — бормочет, задев головой крышу машины.
Молчу, потому что не могу разговаривать и связно мыслить. Могу только медленно моргать. Мой мозг представляет из себя кисель, равно как и ноги, которые пытаюсь свести.
Закусив губу, наблюдаю за тем, как он расправляется с презервативом и, наклонившись, поднимает с коврика мои трусики. Почесав ушибленную макушку, теребит их пальцами. Бросив на меня виноватый взгляд исподлобья, комкает мои “Секреты Виктории” в кулаке и засовывает в карман своих брюк, тихо спрашивая:
— Понравилось?
* * *
Кто-то заменил кости в моём теле ватой.
Ноги до сих пор меня не слушаются. Мысли — тоже. Их в моей голове абсолютный ноль, а такое для меня большая редкость.
Я чувствую себя заблудившейся в лесу… И ещё очень уязвимой. Не знаю, откуда это взялось… Всё из-за того совместного оргазма, вот оттуда...
Качнувшись, хватаюсь за край кухонной мойки и жадно глотаю из стакана ледяную воду. Она струйкой стекает по подбородку и шее.
Где я успела потерять столько жидкости?
Допив до конца, подставляю стакан под кран и опять подношу к губам, боковым зрением следя за тем, как Федя открывает холодильник и, упершись рукой в створку, изучает его содержимое.
Он тоже это чувствует?
Я чувствую… Чёрт, я чувствую, что готова торчать с ним на этой кухне хоть до самого утра...
— Голодная? — спрашивает, окинув меня взглядом и задержав его на моих волосах, которые я завязала узлом на макушке.
Звук его голоса в тишине дома обволакивает с головы до пяток. Пробираясь под рёбра.
У меня куча вопросов к самой себе, и мне вообще не до еды, в отличие от Немцева.
А что он? Почему он такой спокойный? У него что, такое каждый день бывает? С этой Евой… или кто там у него ещё?..
— Нет… — говорю вяло, поставив стакан на стол и закрыв кран.
Чувствую его взгляд на своём лице, но упрямо смотрю в окно.
Вижу розовую полоску рассвета, лёгкую дымку над бассейном и Федю в отражении стекла.
Белая тенниска болтается на его плече, штаны расстегнуты. Боюсь представить, на кого похожа я. Я вся мятая. У меня между ног влажно и немного саднит, потому что… мне нужно к нему привыкнуть. Привыкнуть к его телу. В этом сером освещении его тело выглядит особенно ярким. Таким сильным и тёплым на вид, что мой рот опять наполняется слюной.
Я хочу трогать его. Опять. Даже несмотря на то, что у меня глаза слипаются. У него тоже. Он выглядит так, будто держать глаза открытыми — это что-то противоестественное.
Стащив с плеча футболку, бросает её на стол и начинает вскрывать все контейнеры подряд.
Выпрямляюсь, следя за его руками.
К моему удивлению, он останавливает выбор на стейке форели, который отправляет в микроволновку, выложив на тарелку, а потом вскрывает упаковку салями и кладет в рот сразу два куска. Прикрыв глаза и издав какой-то сдавленный хрюк, жуёт так усиленно, что на угловатых скулах пляшут желваки.
Смотрю на него, приоткрыв рот и расширив глаза.
Закусив колбасу кубиком голубого сыра с плесенью и горстью оливок, тянется к микроволновке...
В неверии качаю головой, когда Федя набрасывается на разогретый стейк. С такой жадностью, будто вернулся из голодной Африки!
Женя подумает, что в дом забрался бездомный...
— Ты что, лжевеган? — восклицаю я.
Продолжая жевать, пожимает плечом.
Я забываю даже о том, что на мне нет трусов. Вообще обо всём!
— Отвечай! — взвизгиваю и подпрыгиваю на месте.
В ответ он выбрасывает руку и притискивает меня к себе.
Падаю на его грудь, встав на носочки и обняв за шею.
Смотрит на меня, посверкивая глазами. Уголок его губ дрожит. Дёрнув за пучок на моей макушке, распускает волосы, говоря:
— Я лжевеган.
Смеюсь, уткнувшись лбом в теплую, пахнущую мужчиной грудь. Федина рука пробирается под мои волосы и массирует затылок.
— Ты завтра опять веган? — смотрю на него весело.
Второй рукой он окружает мою талию, прижимая к себе так, что между нами не остается ни одного просвета.
— Нет. Надоело, — говорит, глядя на меня сверху вниз.
— Зачем ты вообще веганствовал? — прыскаю от смеха, поглаживая его затылок в ответ.
На его губах ленивая улыбка. И вообще, он очень и очень расслабленный. Как человек, который заканчивает чертовски продуктивный день.
— Тренировал силу воли. Ничего такого. — Закрывает глаза в ответ на мои поглаживания и откидывает назад голову.
Силу воли?
Боже, ну что за человек...
— Я однажды целый месяц не ела хлеб… — сообщаю доверительно, почесывая его за немного торчащими ушами.
— М-м-м… — тянет насмешливо. — Это сильно.
Стукнув по его груди, кладу на неё щеку, бормоча:
— Долго ты не ел мясо?
— Три месяца.
— Ты странный.
— Обычный.
Нет… это не так.
— Ты отдашь мне мое бельё? — спрашиваю, проходясь рукой по выступающей грудной мышце и поглаживая пальчиком каменный пресс.
— Не-а, — бормочет, не открывая глаз.
— Это мои любимые, — вру я.
— Тебе идут, — улыбается он.
— Фе-дя… — тяну, проводя ладонью по его правому бедру.
— М-м-м? — тянет он в ответ, кажется, засыпая стоя.
Моё дыхание сбивается, потому что в его штанах однозначные шевеления.
— Что у тебя здесь? — кусаю я губу, имея в виду татуировку, кусок которой видела в этом месте в тот день, когда… он отвез меня в молл...
— Пойдём ко мне, покажу, — хрипловато предлагает Немцев, открывая глаза и глядя в мои.
Я не уверена, что способна на секс, но мне, чёрт побери, так не хочется с ним расставаться. Я как кошка висну на нём и просто не могу отлепиться, всеми силами давя зевок. Кажется, он не хочет, чтобы я отлеплялась.
Смотрю на его губы, вытягивая шею. Проводит ими по моим, бормоча:
— От меня колбасой воняет...
— И плесенью, — сонно смеюсь я.
Прижавшись своим лбом к моему, тихо повторяет:
— Пойдём ко мне.
Мои внутренности завязываются в узлы. Оттого, как я сама хочу пойти к нему.
— Пойдём, — шепчу в ответ.
Его комната выглядит как монашеская келья, за тем исключением, что в монашеских кельях не бывает такого бардака и компьютера.
