ещё странный блеск, приковавший взгляд. Он цепляет потерянную цепочку, кривясь от презренного металла, так любимого людьми, и вдруг понимает: что-то не то.
Страшное
Страшного не случилось. Парочка так увлечена друг другом и так откровенно совокупляется глазами, что не замечает чужой, мощной энергии. Честности ради, он бы тоже не заметил этих голубков, не попади к нему в руки цацка Вики Уокер, разившая остатками былой, магической роскоши. Это лишь после он чуть ли не у стойки присядет и закрутит головой, наблюдая в другом конце зала диваны с высокими спинками, из-за которых будут торчать массивные бордовые крылья и девчачья чёлка цвета топлёного молока: «И как только вынюхал?.. Хотя известно, как. Да, серафим Ребекка?».
Ему до истеричности весело, что Люцифер не обернулся: он-то видит его настоящим, без обличья с чужого плеча, и узнáет сразу. От этого ажиотажа в глубине растёт приятный зуд и зреет идея: он присматривается, с каким выражением лица Уокер общается с собеседником, чтобы принять решение — это будет она. Спустя пять минут, поднимаясь по лестнице в полицейский участок, он намерен актёрствовать, а не проводить массовые воздействия на умы. Узнать место проживания не кажется сложным, но теперь ему нужно целых два адреса.
Виктория ещё не курсе, что ночь будет страшной, а он уже осведомлён: ночь будет тёмной, страшной, полной ужаса. И последней.
* * *
На Земле сокол сапсан считается самой быстрой пернатой тварью. Высоту он набирает в режиме ста двадцати километров в час, а в пикировке может развить скорость до трёхсот километров и не запыхаться. Сил тому хватит не только изловить жертву в воздухе, но и выпотрошить. Ушные раковины птицы, как и любой другой, скрыты оперением и тесно прижаты к черепу, поэтому сокол не страдает от постоянных отитов и заложенности, ведя свою быструю охоту.
Отиты не грозят и Люцию, в его мире их просто нет, но невероятная уокерская магия, включать в ушах этот грозный, самолётный гул, не испарилась. Пусть хоть трижды станет смертной, чудо никуда не денется. Сквозь вой и какофонию в голове Люцифер слышит её стоны, мычание ему в рот и хочет проорать в ответ кодовое «Глифт! Долбанный г-лифт, Непризнанная! Долбанный я! Долбанная несправедливость!», но получается только подхватить её под ягодицы и усадить на комод прямо перед собой.
На поверхности вазочки, баночки, девичья мишура — всё это он сгребает локтем в одно движение и наплевательски скидывает на пол.
«Выеби её! Сделай так, чтобы скулить не могла от счастья, обездвиженная, охрипшая, лишённая голоса», — бегущей строкой и не разрывая поцелуя.
Сначала он сдирает сарафан с её груди, завороженно лапая ту, как нищий — монету на паперти. Лифчик на Виктории отсутствует, и между мужскими ладонями и соскáми только напряжение в тысячи вольт, от которых искрит. Затем демон взбивает подол на талии.
— К чему тебе трусы, Уокер? — Люций отвлекается от сосущего рта, жадно и мятежно хрипит ей в глотку и с удовлетворением фиксирует: женское лицо запылало и влажные от похоти ресницы дрожат. Она с ним, в постели, всегда такая — наизнанку вывернутая, текущая каждой порой, до слёз умоляющая трахнуть одним своим видом.
— Заткнись, пожалуйста! Помолчи! — Шипит, плюётся, тянет к себе и приподнимается, чтобы он снял с неё бельё.
— Сидеть. — Мужская ладонь возникает на шее и прибивает голову Вики к стене. Другой рукой он просто рвёт лямки стрингов, как нечто настолько несуразное, что сам факт их существования уже оскорбителен. — Блять… — она сама согнула колени, а он развёл их в стороны и задрал к белобрысой макушке. — Блять, Непризнанная…
Сияющая.
Розовая.
Липкая.
Пухлые половые губы — нежные и гладкие. Наглый, вздёрнутый клитор… И сын Сатаны готов поклясться, между складок ему мерцает всеми огнями, маяками и костерищами. Нельзя столько раз представлять, что уже никогда не уткнёшься носом в эту бабу, проевшую мозг до дна, когда судьба может распорядиться иначе.
И блестеть от смазки.
— Господибоже…дадада-а-а… — рука его исчезает, чтобы возникнуть на покрытой испариной пояснице, приподнять её бёдра и впиться в промежность ртом. Взывать ко Всевышнему — это самое малое, на что способна Виктория. Она знать не знает, где раздавали такие горячие губы, такие проникновенные языки, и когда она стала блудницей, но ей удивительно всё равно в данный момент, что о ней подумают. Что, спустя время, она будет думать о себе сама. Что происходит.
— Мать твою, ты лучше наркоты пахнешь! Ты всегда так пахла… тывсегдатакпахлауокер…
Её не требуется вылизывать, она — насквозь. Лицемерная врушка с пародией на «Вы не волнуете меня, агент Смит!», которая набухала и созревала, будто ягода. Но Люцифер слишком демон, чтобы отказать себе в удовольствии ещё раз распробовать Непризнанную. Это его десерт, его тягучая карамель, его чёртовы сливки.
Он взобьёт их полностью.
Звук расстёгнутой молнии неправдоподобно громкий. Это даже на звук не похоже, всё больше — затейливая, самостоятельная мелодия. Треск, напоминающий шкворчание. С таким звуком черти переворачивают грешников на огромной сковороде.
У тех чертей глаза цвета майской вишни.
Вики приподнимает макушку, чтобы рассмотреть хоть что-то, самые мелочи, крохотные детали. Постараться запомнить, высечь это на подкорке набором откровенных фотографий, заархивировать папку, спрятать в другую, назвать ту как-нибудь скучно, например «Дисциплинарный отчёт от октября 2022-го», для надёжности переместить в корневые доки, где она хранит наборы разномастных, рабочих браш-кистей, и доставать по большим праздникам.
«Если захочется подрочить на свой лучший секс!», — у её внутреннего «я» тают любые сомнения, когда сарафан трещит по швам и улетает на пол.
Люцию трудно объяснить, чем ему помешала окружившая уокерскую талию тряпка, но у него вид человека, который и не собирался давать объяснений. Темнота не мешает нисколечко, он каждый дюйм её тела рассматривает с тем лицом, с которого восторг можно соскребать бритвой. И никакая одежда не смеет тому мешать.
«Не хнычь!», — это в адрес Виктории, но мысленно. Та гнёт губы в тихом, жалобном мявке, гнёт ноги, притягивая те к себе. Её передок выпячен, раскрыт и обнажён до той степени, когда это уже не трах, не порево, а шедевр — скользкий, до предела возбуждённый шедевр из плоти. И у Люцифера есть весомое дополнение к этому произведению всех искусств.
Он вытаскивает член из брюк, обильно сплёвывает в руку, смазывает ствол и не отводит горящих глаз от её лица, направляя головку внутрь. Слегка толкается бёдрами, словно дразнит, но тут же вгоняет в Непризнанную всё — от А до Я, от начала до конца, — все свои улики,
