утонет со всем своим домом, железный генерал.
Так каждый вечер. Пока ты не умер, Моркус.
Пришел на кладбище и лег между двумя могилами. Вода не хлынула. Грошиков не хватило.
Железный генерал как-то незаметно для всех умер в своей постели, господь бог наградил его оспой. Потом он долго ржавел где-то глубоко под землей, под покосившейся оградой и медной плитой, а вскоре после этого пришел конец и царю.
В том самом году в Шкуодасе началась стрельба; и кому было чего бояться, тот испугался и удрал. Тогда начали рубить лес до самых гор и ставить новые дома, до самой водяной мельницы. Вот каков Шкуодас на речке Бартуве. Здесь вам еще расскажут о Моркусе и грошах, которые он клянчил на литовских улицах и кидал в озеро вечер за вечером.
Перевод Г. Ратгауза.
КРАСНЫЙ КАМЕНЬ
— Ах ты, господи боже мой, — вскрикивает Мария, словно споткнувшись обо что-то.
— Оставь его в покое, ему надо выспаться, — говорит Кронерт из хлева, поворачивается и говорит: — Он всю ночь меня сторожил.
А Шипорайт стоит в дверях, преисполненный пьяного умиротворения, и поет:
Злой, лукавый недруг мой
Пусть проходит стороной.
Утренняя беседа. Шипорайт рассказывает дальше.
— Силы небесные, — вскрикивает Мария, — вы только послушайте!
Кронерт говорит:
— Ему выспаться надо, никак он не успокоится, всю ночь меня сторожил, до сих пор не угомонился.
— Еду я мимо Науседеляя, все спокойно, сворачиваю на шоссе, и вдруг на дороге двое, один — к лошадям, другой — ко мне. Что долго думать, у меня там шкворень был, я как хвачу его по голове. Он только прыгнуть собрался, да тут же и свалился; можешь себе представить — темно как в заднице, справа и слева лес. Я свищу, — Шипорайт свистит пронзительно, по-цыгански, с присвистом в начале и в конце, — лошади рванули, парень так на месте и остался. А у Вибернайтовой риги, когда я мимо ехал, сидит старуха Варзус в обнимку с могильным камнем. Я говорю: «Что это ты ночью, а?» Она в ответ: «Я просто отдыхаю». Сидит, в камень вцепилась.
— Ах, тот, — говорит Мария, — тот, красный.
— А тут через Юру гроза идет, — говорит Шипорайт, — ну не прямо через реку, а подошла к мосту, вытянулась в ниточку, нос кверху и чинно так шагает по мосту, все как полагается, а перебралась на нашу сторону, опять распухла. Но дождь все при себе держит.
— Ну хватит, — говорит Кронерт, — все утро пустая болтовня.
— Но, Кронертхен, тот красный камень ты же знаешь?
— Ну да, — говорит Кронерт, — опять она его притащила. Таскается со своим камнем по ночам.
— Я, когда поеду мимо, свезу его обратно, — говорит Шипорайт.
— Правильно, — говорит Мария.
— А что будет с коровами? — спрашивает Кронерт.
Что будет с коровами?
У дверей Лины Варзус лежит камень, красный; красный камень, крест или скорее просто глыба, потому что ветви только намечены и верхушка тоже. Пальца на два выступают они, слишком мало стесали справа и слева, сверху и снизу. Этот красный камень — надгробный камень семи детей, умерших от крупа за одну неделю, в том же году утонул их отец. Скаликсы — так звали семью — никого из них не осталось. Как-то в паводок вода рыла землю, пока не подрылась под камень. Но там уже ничего не было.
Яму засыпал Кронерт песком. Ему-то что. И вот теперь старая Лина Варзус уже в четвертый раз утаскивает камень к себе. Шипорайт говорит «тпру», лошади останавливаются. Вон камень лежит у двери. Где Лина?
— Выходи, — говорит Шипорайт.
— Германхен, — говорит Лина Варзус, старая женщина, она сидит у себя в горнице перед каменным горшком со спиртом. — Германхен!
Но Герман Шипорайт не слышит на своей телеге, на улице.
— Германхен!
Надо, значит, слезть с телеги, подойти к дверям, камень тяжелый, приподнять слева, вот он и стоит прямо, идол каменный.
— Каменный чурбан, — говорит Шипорайт, и тут Лина Варзус выходит из дому.
— Оставь его здесь, Германхен, — говорит Линя Варзус.
— Еще что, — говорит Шипорайт.
А что будет с коровами?
У Манкисов в хлеву лежат коровы, десять голов, вода выступает у них сквозь шкуру. А наверху весь хребет мягкий, как масло. Молочно-голубые белки глаз, великий боже, стали черными и твердыми, как вар… У Манкисов в хлеву, у Вибернайтов, где еще?
— Германхен, ты же знаешь, — говорит Лина Варзус.
— Старая ведьма, — говорит Шипорайт, — этому камню место на кладбище.
А что будет с коровами?
Такой сегодня день. Серый и грязно-желтый. Как талый лед. Когда он трескается, осколки кажутся белыми, потому что из трещин проступает вода, совсем черная. Такой уж день. И все мокро от грозы, которая благополучно добралась от моста до деревни и тут-то и лопнула, туда-сюда, а несколько ударов прямо в реку, потом полил проливной дождь и лил до пяти утра. Небо потоками извергало воду, но так и не отмыло себя до блеска, ни себя, ни день, ни даже опушку леса за деревней, ни Стасулова сада, ни кустов ежевики у реки.
— Не хочу я на это смотреть, — говорит Шипорайт.
— Да иди же, я тебе покажу.
В горнице Шипорайт говорит: «Могла бы ставни открыть». Но старуха тянет его к горшку со спиртом. Он полон до краев и крест-накрест перетянут веревками, к которым под самые головы привязаны змеи, головы торчат над краями горшка.
Гадюки — видно по зигзагам на коже.
— Еще четыре дня, — говорит Лина Варзус.
Это Шипорайт и сам знает: змеи станут совсем светлыми. Шесть недель мокнут они в спирту, и весь яд выпотел из них. Потом их зароют. А спирт разбрызгают в хлеву, несколько коров падут, несколько поднимутся, и мор будет позади. Когда-нибудь он вернется снова. Так обстоит дело с коровами. А как же с красным камнем?
На него надо поставить спирт. И дать ему постоять немного.
Но ведь камень этот — крест?
Да, конечно, крест, хотя и не очень четкий. Немало пришлось помучиться с этим камнем. И цвет, где еще здесь есть красные камни?
Каменный чурбан Густа тоже красный. Он стоит на дороге в Зомерау, большой, стесанный спереди камень, на нем выбито несколько черточек, нос, рот и пупок, а туловище обозначено кругом. Языческий камень. Он сохранился с давних времен. Шипорайт знает.
А этот камень, этот крест?
Про него мы все знаем. Он с кладбища.
— И я отнесу его туда обратно, — говорит Шипорайт. — И ну вас всех…
— Еще четыре дня, — говорит Лина Варзус.
Шипорайт отправляется на своей телеге домой, у него тоже полегли
