Кажется, она уже испытывала подобное в детстве, но эти воспоминания давно уже подернулись кровавой дымкой…
Оказывается, от счастья можно не только плакать, но и рыдать.
– Лисочка… ты чего?
Она подалась вперед, сжала ворот его рубахи и, уткнувшись в шею, дала волю чувствам.
От него пахло зверем.
– Я боялся, что ты меня не узнаешь, – обнимая ее в ответ, прошептал он.
А она боялась даже подумать… поверить, в то что происходящее ей не снится. Что он не развеется дымом, не исчезнет, не растает первым снегом на ее горячей коже.
– З…зачем ты волосы так коротко отстриг? – спросила она сквозь рыдания.
Глупый вопрос, неуместный. Почему она задала именно его?
– Ты знаешь, сколько на мне было блох? – рассмеялся он. – Жаль, что ты бороды моей до пояса оценить не смогла, очень уж хотел тебе показать. Но там тоже того… живности развелось.
Она разрыдалась еще сильнее.
– Ну чего ты, Лиска? – кажется, он начинал тревожиться за нее. – Хватит меня уже поливать, я не цветок!
Она медленно разжала одну руку и провела по его шее. Под пальцами бугрился старый шрам.
– Это действительно ты! – воскликнула она. Немного отстранившись, она сморгнула слезы, уставившись на него во все глаза.
– Конечно, я! – кажется, Радим даже растерялся. А потом прищурился и подозрительно спросил: – А до этого ты на ком рыдала?
– Скажи, что ты мне не снишься! – потребовала она.
Но вместо этого он обхватил ее голову ладонями и прильнул к губам.
– Ты не представляешь, сколько лет я об этом мечтал, – на миг оторвавшись от нее, выдохнул он. А потом снова накрыл ее губы своими.
В свой первый и единственный раз Лиска целовалась с Василем, и ей почему-то было стыдно от того, что она толком не умеет этого делать. А потом она вспомнила, что Радим восемь лет бегал на четырех лапах.
При чем тут лапы, она не знала, но ей стало смешно от этой мысли. А еще – жарко. Ей хотелось убрать одеяло, которое липло к телу и казалось таким неуместным, что она не понимала, как оно вообще на ней оказалось.
– Подожди, – тяжело дыша, попросил Радим, когда она начала осуществлять задуманное, – подожди, родная…
Он крепко обнял ее, обжигая дыханием шею. Нет, она не была смущена: будучи лисом он не раз видел ее обнаженной, а еще она столько лет мечтала оказаться в его объятиях, что сейчас не понимала, чего они должны ждать.
Чего уж таить, она все еще боялась, что он – всего лишь яркий сон, и хотела насладиться дивной грезой до конца.
От Радима пахло зверем. И свежей выпечкой. Кажется, на первом этаже пекли пироги.
Она с удовольствием провела по ежику его коротких волос и потерлась щекой о щетину. Сколько же она спала, интересно?
Хотя, она ведь до сих пор спит? И это слишком сладкий сон, чтобы думать о всяких пустяках!
– Лиска… не надо, подожди… – он на миг прижался губами к ее шее, оставляя там обжигающий след. – Я хочу… мне нужно кое-что знать.
Она замерла.
Разум немного прояснился, она начала понимать, что не спит. Она не спит! Потому что наши грезы никогда нам не перечат.
Она снова это сделала. Теперь – наоборот. И снова не помнит и не понимает, как ей удалось вернуть к жизни того, кто погиб.
А еще – он с ней. Сейчас. И он ее любит! Она знала об этом давно, но его губы, жадные, жаркие, родные, дарящие нежность и ощущение безграничного счастья, развеивали последние крохи сомнений.
Он здесь.
Он жив.
Он человек.
От счастья и осознания, что все вокруг – не сон, кружилась голова, и Лиска прижалась к Радиму всем телом, прошептав:
– Не отпущу. Никогда больше тебя не отпущу…
– Лиска, прости меня, но я должен знать, – упрямо говорил Радим, тяжело дыша, почти задыхаясь. – Должен…
– Я люблю тебя! – не слушая его, шептала она. – Ты мое солнце и моя жизнь, я умерла бы без тебя…
– Лиска!
Она положила голову ему на плечо, не в силах разжать объятия.
– Что, родной?
Радим замер, и ей показалось, что он перестал дышать.
– Когда… в ту ночь, когда мары пришли в первый раз… я тогда тебя сильно обидел. Я думал, что умру, хотел, чтобы ты легче все пережила…
– Я знаю… я не сержусь, милый!
– А потом… потом я стал лисом. И первое, что почувствовал, когда очнулся – запах. Запах Василя на тебе. Скажи… скажи он… он не обидел тебя? Что он себе позволил? Вы были вместе, когда от тебя ушел, да?
Лиска застыла. Медленно, пытаясь осознать, с какой ношей Радим жил все эти годы, она отстранилась и посмотрела в его ярко-зеленые глаза.
– Ты поэтому на него все время рычал? – спросила она.
Его взгляд полыхнул болью.
– Я был таким дураком, Лиска, – прошептал он.
Она снова обняла его, чувствуя, как между ними тает комок недопонимания. Тот, который невозможно было растопить, пока один из них не мог говорить.
– Он меня только целовал, слышишь? – жарко заговорила она. – Только целовал! Я… ты прости, я ведь действительно тогда очень обиделась… но он не коснулся меня!
– Косу расплел, – глухо сказал Радим. – На волосах тоже запах был.
– И ничего больше! Ничего! И не обижал он меня… – она решила, что никогда не скажет, что была готова отдать большее. Все мы совершаем ошибки, и она была благодарна Василю, что он не позволил ей тогда совершить глупость.
Радим глубоко вздохнул.
– Дураком я был, Лиска, – повторил он.
– Я тоже… того, не очень умная была. Пусть и ведьма.
Она еще раз проговорила про себя: «Он здесь. Он жив. Он человек».
А потом, больше не сомневаясь, скинула с себя одеяло и забралась к нему на колени.
– Я и не думал, что ты такая бесстыжая! – ошарашенно сказал он, глядя на нее потемневшими глазами.
– У тебя научилась. Ты помнишь, что все время лез мне под юбку?
Он здесь.
Он жив.
Он человек.
Он сжимает ее в объятиях, целует, опускает на кровать, срывает с себя одежду… снова целует…от него пахнет зверем. Совсем чуть-чуть.
Но это пройдет.
За окном уже давно стемнело, а они, утомленные и расслабленные, лежали в обнимку, не в силах оторваться друг от друга.
– Сколько я спала? – спросила она.
Радим перебирал ее волосы, спутанные после их страсти. Теперь он пах ею.
– Пять дней. Я успел продать дом, купить коня и привезти тебя сюда, в Высокую Речку.
