Галицко-Волынское княжество превратилось в центр объединения русских земель, и можно согласиться с мнением, что оно являлось таким потенциальным очагом централизации[507]. Поскольку объединились соседние княжества, их слияние не влекло за собой такого отрицательного последствия, как отрыв части боярства от «своей» земли. Потомки Даниила и Василька Романовичей практически не воевали друг с другом (в отличие от князей Северо-Восточной Руси), а при Юрии Львовиче в начале XIV в. Галицко-Волынская земля была объединена под властью одного князя. Но международное положение княжества было крайне невыгодным. Оно располагалось между четырьмя сильными соседями — Ордой, Литвой, Польшей и Венгрией, а из русских земель граничило лишь со слабой Турово-Пинской и утерявшей свое значение Киевской. Практика «насильственного союзничества» с татарами во второй половине XIII века, во-первых, осложняла отношения с соседями — Польшей, Литвой и Венгрией, против кого направлялись ордынские походы, в которых должны были участвовать галицко-волынские князья, во-вторых, приводила к разорению татарами собственной территории княжества во время прохождения через нее[508]. Галицко-Волынская земля служила для Польши и Литвы естественным, в силу своего географического положения, заслоном от Орды[509] и одновременно становилась объектом их территориальных притязаний, приведших в конце концов к ее разделу между этими усилившимися к середине XIV века государствами.
Смоленское княжество занимало, казалось бы, очень выгодное политико-географическое положение. Оно не граничило с ордынскими владениями, относительно мало испытало разорений от военных действий татар[510]. Для Смоленской земли не было характерно столь значительное усиление политической раздробленности, как для Черниговской и Суздальской. Но уже накануне Батыева нашествия смоленские Ростиславичи выступают в ходе феодальной войны на Юге Руси как второстепенные политические фигуры. Их позиции в южнорусских землях, бывшие, казалось, очень прочными в 20-е годы (владение Киевом и Галичем), оказались утраченными. Более того, Смоленск, по-видимому, стал с середины или второй половины XIII в. признавать сюзеренитет великого князя владимирского.
Ослабление Смоленского княжества к середине XIII в. можно отчасти связывать, как и в случае с Черниговской землей, с уходом части смоленского боярства в южнорусские земли во время длительного пребывания сильнейших смоленских князей — Мстислава Мстиславича, Мстислава Романовича, Владимира Рюриковича — в Киеве и Галиче и в ходе феодальной войны 30-х годов. Вероятно также, что ослаблению смоленских князей именно накануне Батыева нашествия, в 30-е годы, способствовал мор 1230–1231 гг.: Смоленская земля пострадала от него, по-видимому, больше, чем другие — летописи говорят о 32 тыс. умерших только в Смоленске[511].
В XIV в. основной внешнеполитический фактор, воздействовавший на Смоленское княжество — натиск Литвы. И хотя выгодное политико-географическое положение Смоленской земли позволяло ей долгое время сохранять относительную независимость как по отношению к Литве, так и к великому княжению Владимирскому, лавируя между этими двумя силами, и даже расширить свои владения в южном направлении (Брянск), о претензиях Смоленска на роль объединительного центра русских земель речи идти не могло.
Новгородская земля также имела выгодное политико-географическое положение Она была отделена от Орды таким внушительным заслоном как Северо-Восточная Русь, отличалась относительным политическим единством и большими торгово-экономическими возможностями. Но прозвучавший в отечественной историографии[512] тезис о Новгороде как одном из возможных центров объединения русских земель в период после монголо-татарского нашествия нельзя признать основательным. Факты показывают, что Новгород никогда не претендовал на присоединение к себе какого-либо из русских княжеств Вся политическая система Новгородской земли не предполагала наличия общерусских объединительных тенденций. Со второй половины XIII века Новгород признавал сюзеренитет великого князя владимирского, и политических сил, которые бы стремились к достижению первенства Новгорода среди русских земель, не существовало. Новгородское боярство стремилось к другому: к максимально большей самостоятельности, независимости Новгорода от князей, к лишению их исполнительной власти в Новгороде (что и было достигнуто в конце XIII века), к тому, чтобы сюзеренитет владимирских князей над Новгородом становился все более номинальным Достаточно было у Новгорода и внешнеполитических забот — приходилось постоянно бороться с натиском Ордена, Швеции и Литвы. В этих условиях признание своего вассалитета по отношению к владимирским князьям давало возможность избегать столкновения с Ордой, поскольку отношения с ней полностью перелагались на этих последних, и привлекать военные силы князей Северо-Восточной Руси к обороне западных рубежей. Можно сказать, что Новгородская земля во второй половине XIII–XIV вв отличается ярко выраженным «сепаратизмом»[513]
Какие же политические факторы могли способствовать превращению именно Северо-Восточной Руси в объединительный центр русских земель?[514]
Во-первых, в отличие от черниговских, смоленских и волынских князей, князья Северо-Восточной Руси почти не участвовали в разорительной междоусобной войне конца 20-х — 30-х гг. XIII века. Территория Владимиро-Суздальской земли военными действиями затронута не была. Борьба Ярослава Всеволодича с Михаилом Черниговским за Новгород в 1229–1232 гг. не сопровождалась серьезными военными столкновениями Нет сведений о том, что Ярослав, находясь в Киеве в 1236–1238 гг., вел какие-либо военные действия. Не принес ему, по-видимому, серьезных потерь и удачный поход на юг зимой 1239–1240 гг.
Во-вторых следует назвать утверждение владимирскими князьями к середине XIII в. своего влияния в Новгороде[515]. Политика установления контроля над новгородским княжением была начата еще Всеволодом Юрьевичем Большое Гнездо, когда в 1187 году он направил в Новгород из Владимира своего подручного князя, «свояка» Ярослава Владимировича. Ярослав с небольшим перерывом пробыл в Новгороде до 1199 г., когда Всеволод заменил его своим сыном Святославом[516]. Отправление Всеволодом в Новгород в 1205 г. своего старшего сына, Константина, описано во владимирской летописи с необычайной пышностью, как утверждение некоего нового, незыблемого порядка[517]. Во втором десятилетии XIII в. права Всеволодичей на Новгород не без успеха оспаривались сильнейшим из Ростиславичей — Мстиславом Мстиславичем Удатным, в 20-е годы такую попытку предпринял сильнейший из Ольговичей — Михаил Всеволодич, но с 1230 г. в Новгороде княжат только представители суздальской княжеской ветви. Новгород, с его обширной подвластной территорией, выходом к морю и большими торговыми связями, оказывался в перспективе более выгодным «общерусским» (в прошлом) столом, чем Галич, лежавший на пограничье со степью, занятой теперь монголо-татарами, и тем более чем Киев, от реального владения которым владимирские князья предусмотрительно отказались к 50-м годам XIII века.
Кроме того, новгородское боярское правительство не поощряло получение боярами и дворянами сидевших в Новгороде князей владений на территории Новгородской земли. В договорных грамотах Новгорода с великими князьями владимирскими второй половины XIII–XIV вв. (наиболее ранняя грамота датируется 1264 г.) содержатся нормы, запрещающие князьям «держать» новгородские волости «своими мужи» и препятствующие приобретению их боярами и дворянами «сел» на новгородской территории[518]. Благодаря этому у знати Северо-Восточной Руси (в отличие от черниговской и смоленской) были очень ограниченные возможности оседать на
