Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
твердая и гладкая. – Идея обучения была не твоя. А моя.
Роняю челюсть.
Бейз, ублюдок, тебе хана.
Рордин бросается в атаку, деревянный меч с такой скоростью взрезает воздух, что тот поет.
Отбиваю удар благодаря быстрому повороту верхней части тела и запястья, но удар силен – все пронизывает звон.
Пронизывает меня.
Чудом сдерживаю желание зажать уши руками и закричать.
Возможно, мы с окаменелой сосной наконец начали притираться.
Лицом к лицу, скрестив оружие, мы не уступаем друг другу. Со своего ракурса я вижу волну волос Рордина, его вскинутые брови.
– Хорошая реакц…
Смещаюсь, пригибаясь и разворачиваясь, пока не прижимаюсь грудью к его спине, а острая часть моего меча не запечатлевает на горле Рордина бесстрастный поцелуй.
– Очевидно, у меня талант, – выплевываю я, не желая отдавать ему должное за то, для чего он и пальцем не пошевелил.
– Ты самоуверенна, – отвечает Рордин так резко, что у меня перед глазами возникает силуэт зазубренной стрелы. – И легко возбудима.
Чего?
Он выскальзывает из моей хватки, как дым на ветру.
Я все еще никак не отойду от шока – и тупо моргаю в ответ на кошачью улыбку, которая делает вид, что смягчает его черты, – когда он обрушивается.
Тремя стремительными ударами он обезоруживает меня и растягивает на полу. Запястья прижаты к камню одной сильной рукой, мой меч валяется где-то сзади.
Ахаю, когда мне в горло упирается острие.
Пусть глаза Рордина почти скрыты копной волос, я все равно чувствую холод агрессивного взгляда. Дыхание леденит мне щеку.
– Какого хе…
– Жалкая, – рычит Рордин, вжимая меч. – Быть может, я наконец понял.
Сердце пропускает удар.
– Понял что?
– Почему ты хоронишься от мира, будто он тебя нагнул. – Склонившись так, что его губы едва ощутимо задевают мое ухо, Рордин шепчет: – Наверное, в тот день ты все-таки умерла.
Да как он смеет.
– Слезь, – шиплю я, вздергивая бедра.
Его бедра отстраняются, и сам Рордин издает низкий, полный раздражения звук.
Полный отвращения.
– Или, – выплевывает Рордин и сжимает мои запястья крепче, склоняя голову из стороны в сторону, препарируя меня прищуренными глазами, – может, я ошибаюсь. Может, ты бьешься как мертвое тело, потому что одурманена до потери сознания.
Столь сокрушающий удар еще не наносило ни одно предложение.
Не могу дышать. Не могу говорить. Поэтому бью коленом ему по причиндалам.
Если он сосредоточится на ощущении, что яйца вот-вот лопнут, то, наверное, у него и в мозгах потемнеет.
Наношу удар, и Рордин тут же сгибается, издав нечто среднее между стоном и смешком.
– Дешевый, – Рордин тяжело заваливается набок, – прием.
Отталкиваюсь от пола, отскакиваю назад и, схватив меч, взлетаю на ноги.
– Ага.
А еще импульсивный. Это все потому, что я, ну… одурманена до потери сознания.
– Ручку подать? – интересуюсь, наблюдая, как его разматывает медленными, некрасивыми корчами.
– Нет, – выдавливает Рордин, перекатывается на корточки и, качнувшись на пятках после нескольких глубоких вдохов, встает. Держится он, конечно, нетвердо, но и вполовину не так плохо, как я ожидала, наступает, покачивая в такт движению широкими плечами. – Но свой запас ты мне выдашь.
Сердце застывает. Даже кровь в гребаных венах.
Он никак не может об этом знать.
Чудом сохраняю спокойное выражение лица и ровный голос.
– У меня нет запаса.
Рордин цокает языком и подкрадывается ближе.
– Какая красивая ложь. Под ковром? – Он подбрасывает меч в воздух и, вновь схватив рукоять, нацеливает острие мне в лицо. – В том самом тайничке, который ты считаешь таким надежным.
Ублюдок.
– Да пошел ты.
Рордин издает мрачный, напрочь лишенный веселья смешок, от которого у меня вскипает кровь.
– Нет, Орлейт. Все указывает в обратном направлении.
Что-то внутри меня наглухо цепенеет.
Рордин сверкает жестокой, безжалостной усмешкой.
– Но ты живешь под моей крышей, и ты отдашь мне экзотрил.
Нет.
Он мне нужен, он каждое утро воскрешает меня из мертвых. Напоминает моему телу, как жить после обезболивающего бальзама, которым я упиваюсь ночь за ночью, чтобы взять под узду свои страхи.
Все это находится в хрупком равновесии, а Рордин выдергивает булавку, скрепляющую все воедино, и считает, что знает, как для меня будет лучше.
Ничего он не знает.
Бросаюсь, рыча, рассекая воздух, выпуская на поверхность всю ярость, боль и ненависть, которую я сдерживала, и взмахиваю, взмахиваю, взмахиваю ненавистным мечом, чей звук и вес перестаю воспринимать.
Все, что я вижу, – это широкие, отливающие ртутью глаза…
И для меня они черны.
Они – глаза тех диких, кружащих существ, которые душат мое подсознание, и Рордин словно возрождает их способность меня уничтожить.
Он парирует, отвечая на танец клинка, плавно и ловко, будто читает каждое движение еще до того, как я решу его сделать.
Я бью, он уходит.
Снова бью, и снова уходит.
Меч – продолжение моего тела, он обрушивается на мужчину, который стоит между мной и красивой ложью, которую я рисую на изломанной поверхности своего сердца.
И я не останавливаюсь. Не сдаюсь.
Но не сдается и он.
Рордин, как и всегда, тверд и несокрушим, в то время как моя плоть отдается ему каждый день.
Я не вижу с твоей стороны никаких попыток преодолеть страхи, мое терпение иссякает. Стремительно.
Что-то во мне обрывается.
Навязчивое спокойствие струится по венам и застывает, словно раствор, выстилая внутренности бетонной грацией, которую так хорошо знает Рордин.
Я – стремительное пятно движения.
Бросаюсь и вспарываю кончиком меча его рубаху. Ткань лопается, как рваная рана, я резко застываю, трезвея, оружие выскальзывает из ладони.
Раскрываю рот… но не выходит ни звука.
Я ранила Рордина.
Пошатываясь, подаюсь вперед, растопыренные пальцы натыкаются на его грудь, лихорадочно отдирают ткань, чтобы я увидела повреждения.
Их нет.
Ни пореза, обнажающего внутренности.
Ни крови.
Подняв взгляд, попадаюсь на крючок его леденящего внимания, и под его тяжестью чуть не подгибаются колени.
Под моей ладонью медленно и гулко бьется его сердце.
Слишком медленно.
Отшатываюсь, отдернув руки.
Вскинув бровь, Рордин опускает взгляд на кожу, обнаженную моим жестким ударом, и ворчит. Смяв рваную ткань в кулаке, он сдирает рубашку с себя и отбрасывает в сторону.
Пялюсь на него, не в силах не смотреть на гладкие мышцы, из которых он соткан, будто каждый его фрагмент – это идеально обработанный камень. И сложенные вместе, они являют собой произведение искусства.
Рордин напоминает мне мою стену в Шепоте, но вместо раствора его части удерживают вместе слова. Изящные слова, которые мне незнакомы, письмена серебристые, каким бывает океан, когда небо затянуто облаками. Строки и фразы соединяются, перетекают друг в друга так, что если перенести их на лист пергамента,
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
