Питеру становилось не по себе.
– Дженни, я не знаю, к чему вы клоните, но…
– Мистер Стивенсон, пожалуйста, не перебивайте меня, – попросила Дженни, выставляя вперед руку, как будто пытаясь удержать его от какого-то неверного действия. – Дайте мне закончить. Видите ли, я ничего не могу делать хорошо. Как вы уже успели понять, мне лишь удается все переворачивать с ног на голову. Я попадаю во всякие нелепые ситуации и калечу других людей. Например, как вас утром. Хочу сказать, что… Я даже не могу выйти из дома, чтобы не оказаться потом совершенно не в том месте, куда до этого собиралась. И не могу справиться с дворецким, который лишь груда металлолома и проводов.
– Не будьте так строги к себе. Рей и меня пытался воспитывать.
Дженни улыбнулась, но в этой улыбке было какое-то недоверие.
– Может быть. Но к чему я веду… – Она протянула руку в сторону картин, указывая на них. – Вот то, что я делаю успешно. Я могу рисовать. Даже если меня отовсюду уволят, даже если я потеряю и эту работу, а это однажды произойдет, – ничего страшного… Точнее, это будет страшно. Но что касается моих работ, вынуждена предупредить: мне не нравится, когда люди поверхностно относятся к творчеству, когда, не потрудившись вникнуть в суть дела, выносят скоропалительные оценки.
– Я совсем так не считаю, – взорвался Питер. Он сам удивился тому, насколько рассердился из-за того, что Дженни намеренно себя унижала, тут же ожесточенно обороняясь.
Мисс Гоулсон снова улыбнулась.
– Вы просто стараетесь быть обходительным, чтобы не обидеть меня.
– Нет, это совсем не так. – Никто еще не говорил о Питере Стивенсоне, что тот старается быть обходительным, чтобы не обидеть кого-то.
Она нахмурилась.
– А я считаю, что вы очень милы и обходительны.
Мистер Стивенсон отвернулся. Он не хотел больше видеть ни Дженни, ни ее картин, ни проявлять лживую снисходительность в оценке явно бездарных работ. Что-то сжалось у него в груди. Он посмотрел в окно. Небо уже поменяло оттенки красного и розового на серые и черные тона. Почему это должно было случиться именно сейчас, когда он только почувствовал радость и подъем от одного присутствия Дженни? Зачем появились здесь эти никому не нужные иллюстрации творческой беспомощности и неоправданной веры в собственную гениальность?
– Тем не менее, – произнесла Дженни, вновь привлекая внимание Питера, – желание рисовать, заставляет меня идти вперед и не падать духом. Это было основной причиной, почему я согласилась работать у вас. Здесь у меня будет возможность совершенствовать свое мастерство. Может быть, когда-то я смогу жить за счет продажи картин. И стану столь же известной, как и вы.
Питер вглядывался в самые темные и самые искренние глаза, какие ему когда-либо приходилось видеть в жизни. Тишина встала между ними. Питер молчал, но не отводил глаз.
– Это все, – неожиданно сказала Дженни, резко встряхнув волосами. – Я просто подумала, что вам нужно знать о моих амбициях и о стремлении воплотить мечту в жизнь. – Она натянуто улыбнулась. Ее глаза умоляли Питера быть нежным. – Так что вы думаете о моих картинах?
Мистер Стивенсон взглянул на Дженни и увидел, как та скрестила руки на груди. Он прекрасно разбирался в языке тела. Это было немаловажно в его работе. В этот момент он сразу узнал эту довольно распространенную защитную позу. В ту же самую секунду прежде незнакомые чувства пронзили Питера: сострадание, желание защитить, нежность, страх задеть и унизить чувства другого человека. Черт побери, ругнулся про себя он. Никогда раньше ему и в голову не приходило открывать перед кем бы то ни было ворота собственной души. Телячьим нежностям не было места в его жизни и тем более в работе.
Каждый день Питер вел бескровные бои не на жизнь, а на смерть. Он боролся с числами и людьми, которые знали правила этой жестокой игры не хуже него. Но Дженни Гоулсон была совсем другой. Она была настоящей… Невинной. Питер обвел ее взглядом. Внезапно его сердце радостно забилось, и он понял, что улыбается.
– Мне очень нравятся ваши картины, Дженни, – услышал он свой голос.
– Вы обманываете меня, – просто сказала Дженни. Раненная в самое сердце, она начала быстро собирать холсты и картон, беспощадно бросая их друг на друга. Затем пыталась запихнуть их обратно в коробку. – Вас ведь тошнит от них.
– Нет. Это не так! – изо всех сил запротестовал Питер. Неожиданно для самого себя он попытался выхватить у Дженни из рук картину с изображением какого-то моста, похожего на изогнутую в судороге гигантскую рыбину. Несмотря на все усилия Дженни запихнуть этот труд к остальным в коробку, Питеру удалось победить в этой схватке. – Вот посмотрите. – Он поднял картину до уровня ее глаз. – Очень красиво. Даже вызывающе.
Дженни в удивлении подняла брови.
– В каком смысле? – скрещивая на груди руки, спросила она.
Питер Стивенсон опустил холст.
– Что «в каком смысле»?
Дженни показала на картину, которую он держал в руках.
– Вы сказали, что она вызывающая. Вот я и спрашиваю, что вы подразумевали.
Питер еще раз взглянул на странное произведение, потом на Дженни. У него было такое выражение лица, как будто вся его жизнь зависела от правильного ответа на вопрос: «Квадратный корень из 757281».
– Кстати, вы держите ее вверх ногами. – Питер быстро перевернул ее.
– Я держал ее так, чтобы лучше разглядеть отдельные детали.
– Тогда поверните ее еще раз, – вздыхая, произнесла Дженни. – Вы по-прежнему держите ее неправильно.
Питер повернул картину еще раз.
– Ага. Вот так. Теперь я вижу. Она прекрасна. Мне очень нравится. Правда.
Дженни ничего не ответила.
Очень аккуратно, как будто это было венецианское стекло, Питер Стивенсон положил картину на стол и повернулся к своей экономке. Он провел рукой по волосам цвета песка.
– Вы в первый раз показываете свои работы постороннему человеку?
Совершенно расстроенная, Дженни лишь кивнула.
– Да, – после некоторой паузы смогла выговорить она. – До этого мои работы видели только члены семьи. А кто может верить отзывам близких людей? Для них все будет отлично.
Питер кивнул.
– Я не знал. Но сейчас вы чувствуете то, через что каждый молодой художник должен обязательно пройти.
Дженни посмотрела на него. Ее большие темные глаза светились от радости.
– Вы назвали меня художником? В первый раз в жизни меня назвали художником! Вы действительно думаете, что я одна из тех, оторванных от реальной жизни, сумасшедших…
– Да, правда. – Питер был так же взволнован, как и она. – Вообще-то, я не считаю вас сумасшедшей, но вы поняли, что я имел в виду.
Дженни внимательно смотрела на мистера Стивенсона. Помимо того, что он был чертовски красив, он казался искренним. Но это еще больше терзало девушку, потому что она все же обиделась на него. Наверное, Питер был прав, утверждая, что ей суждено пройти этот этап, как и всем другим молодым художникам. Дженни очень нуждалась в его поддержке. Она хотела верить ему. Показ картин был равносилен для нее демонстрации самых потаенных уголков души. Девушка очень беспокоилась, поскольку боялась оказаться никчемной даже в этом деле. Тогда бы у нее не осталось мечты, ради которой стоило жить.
