дело, было бесполезно. Утрамбовал меня внутрь кареты, вот и весь разговор.
Всю дорогу до дома я мучилась плохими предчувствиями. И войдя в отчий дом, готовилась узнать что–то из серии «У папы обнаружился старший брат и более законный наследник титула и состояния». Не удивилась бы.
Навстречу мне несли фортепиано. Старинное, очень ценное. С золотой гравировкой и клавишами из драгоценных камней. На нем я училась играть в детстве. И весьма неплохо. Даже ни одни соседи не переехали. И помощники по дому не разбежались.
Четверо рабочих бранились, ругая тяжелый и неповоротливый предмет.
— Барышня, уступите дорогу! — потребовал ближайший ко мне грузчик. — Не видите что ли, вы дверь заслонили.
Бочком–бочком я проскользнула в комнату, глядя как чужие люди по–свойски распахивают обе створки парадного выхода, чтобы протащить громоздкий инструмент. И не сразу заметила папу. А потом и узнала его с запозданием. Спокойный, всегда причесанный и аккуратно одетый папочка сильно изменился за полмесяца моего отсутствия.
— Верея, детка! Как я рад тебя видеть! — на его лице проступила вымученная улыбка. — Сейчас и мама спустится, мы пообедаем, а затем нужно будет поговорить.
— Почему наше пианино уносят? — спросила я, оглядывая комнату, и уже понимая, что им одним дело не ограничилось.
— Я все тебе расскажу, чуть позже, — пообещал мой родитель.
По привычке я заняла свое место за столом, папа нерешительно замялся рядом, а потом сказал:
— Милая, если ты поможешь маме на кухне, то мы сможем пообедать куда как быстрее.
— А что мама делает на кухне? — удивилась я. — Готовит?
Папа вздрогнул:
— Нет, до таких ужасов пока не дошло. Иначе вряд ли мне удалось бы дожить до твоего приезда. У нас сейчас осталась всего одна кухарка, и накрывать приходится самим. Понимаю, это серьезные лишения… но придется потерпеть. Временно.
Что ж, как я могу отказать в помощи родной матери?
— Ты помнишь, где кухня? — спросил папа. — Могу показать, если что. Я теперь тоже научился ее находить.
И его лицо просияло сдержанной гордостью.
Нужное место я нашла, конечно же. Это оторванный от реальности папа мог не знать, где можно разжиться леденцом, засахаренными орешками, или стащить среди ночи бутерброд с колбасой. Мне же эти хитрости были с детства известны.
И без того немаленькое помещение казалось сейчас огромным и пустым. В нем не хватало примерно третьей части мебели и куханной утвари, а вместо слаженного трио поваров сольно металась одна–единственная Элоиза. От стола к столу, от плиты к плите. Моя мама же опиралась на стену с подносом в руках, ожидая, пока ей принесут и поставят очередное блюдо. Рядом с ней была небольшая тележка, на которую этот поднос она затем и водрузит.
— Верея, дочка! — оживилась мама при моем появлении. — Ты как раз вовремя. Возьми еще одно блюдо и подожди, пока Элоиза тебе его чем–нибудь наполнит.
— Может, если я ей помогу, будет быстрее? — использование студенческой столовой сделало меня более активной в бытовом плане, нежели мои родители. Хотя, надо сказать, я всегда стремилась обслуживать себя самостоятельно.
Кухарка выразительно глянула на мою маменьку, и с благодарностью потащила меня к плите. Я обратила внимание на опуствший буфет, отстутствие одной из печей и еще кое–чего совсем не по мелочи. И поняла, что меня это уже не удивляет.
В четыре руки мы споро нагрузили тележку. Продукты в этом доме еще есть, что не может не радовать.
Вместе с мамой мы доставили блюда на обеденный стол, накрыли, сели и я с удивлением поняла, что родители собираются трапезничать, а вовсе не разговаривать со мной. Вот так, словно ничего не происходит.
Между тем, в нашей семейной столовой было полным–полно перемен. Шкаф со столовым серебром отсутствовал, как и старинный комод черного дерева. Раньше его украшала статуэтка маморного эфилира, которую я в детстве обожала увешивать лапшой. Теперь она стояла прямо на полу.
Красных бархатных портьер с золотистыми кистями на окнах не было тоже. Остались лишь легкомысленные полупрозрачные шторки. Будто девица сняла бальное платье и осталась в неглиже.
— Вы так и будете молча есть? — не вытерпела я.
— У нас так всегда было принято, Верея, — с непониманием ответила мама.
— Да, а еще у нас было принято ночевать дома. И еще все вещи стояли на местах. Сейчас явно происходит что–то сверх положенного. Так что, может, мы поговорим?
Папа отложил ложку, которой с аппетитом черпал рыбный супчик, и сказал, посмотрев на маму:
— Знаешь, а у нас очень разумная дочь. Может, не уйди она в свою академию, этого всего бы и не случилось.
— Не надо сваливать свою вину на ребенка, Элар, — возмутилась родительница, — и правда, давай уж расскажем, что произошло. Не будем дожидаться десерта. Все равно за ним самим идти надо.
Папа вздохнул. Ему явно не хотелось говорить, он надеялся хотя бы до конца обеда отсидеться молча. Но ничего другого не оставалось. И он сказал:
— Верея, доченька, мы разорены. Но, возможно, ты захочешь спасти семью.
Спасти семью? Да что же случилось, и почему я могу не захотеть?
— Мы сами не знаем, как это началось, — рассказывал отец, — однажды Паучери прислали нам приглашение. Мы не собирались его принимать. Ты ведь знаешь, дома лучше. После работы посидеть за книжкой и кружечкой чая. А то и целым чайничком.
Да, я это знала. Вот это действительно о моих родителей. Домоседы, которых и мое желание в академию поступать смущало в основном необходимостью куда–то ехать. Мол, подготовиться к возрасту, подходящему для вступления в брак, можно и ближе к дому.
— Мы отправили в ответ, что очень благодарны, но у нас другие планы. И всё, даже забыли об этом. Но потом… вдруг к концу недели посмотрели друг на друга и поняли, что очень устали. Такое напряжение. Работа, бесконечные встречи. Так захотелось вдруг расслабиться. И мы, не сговариваясь, пошли собираться.
Паучери встретили родителей, как ни в чем ни бывало. Словно те не отказались прийти на вечеринку. Папа и мама хотели раскланяться через часок, и отправиться в семейное гнездышко, обсуждать новый опыт.
И уже почти ушли. Но неожиданно Донис Паучеря, хозяин, заговорщицким тоном предложил сыграть. И получить запас адреналина и впечатлений на ближайшую рабочую неделю.
Через некоторое время родители осознали себя за игровым столом, где шла какая–то оживленная карточная игра. И
