– Вы уверены, что проверка проведена на совесть?
– Да, уверена. На него действительно ничего нет. Нелли Таунсенд – профессионал высокого класса. Этот Кемпбелл Уитли просто здорово на меня обозлился, вот и решил высказать мне в глаза все, что думает обо мне и моем бизнесе. Не скажу, чтобы мне было приятно все это выслушивать, но я не стала бы особенно переживать, если бы не одно обстоятельство. Я думаю, что тот парень по большому счету был прав.
– Извините, но вы несете чушь.
– Нет, вы не понимаете. Он обвинил меня в том, что я лезу в чужую жизнь. Но разве не в этом состояла моя работа? Менять судьбы совершенно незнакомых мне людей, подбирая для них новых партнеров… Люди мне верили, полагаясь на мою компетентность. Я взваливала на себя ответственность, меру которой даже не всегда могла осознать. Что, если бы я допустила ошибку? Ценой ее могла стать чья-то загубленная жизнь.
– Прекратите посыпать голову пеплом. Вы работали консультантом. Люди платили вам за совет. Вы давали им советы, Лилиан. Советы, а не приказы. Ваши клиенты сами принимали решения. Бизнес и только бизнес. У вас нет абсолютно никаких причин, чтобы терзаться чувством вины.
Лилиан немного помолчала, обдумывая сказанное Гейбом. Когда она заговорила, голос ее зазвучал куда бодрее и жизнерадостнее.
– Знаете, Гейб, у вас действительно есть редкий талант, даже дар, я бы сказала. Дар удалять из слов все лишнее, оставляя лишь квинтэссенцию смысла. Вы настоящий алхимик, Мэдисон.
– Да, и это тоже у меня хорошо получается. – Гейб немного наклонился вперед, чтобы разглядеть рисунок в альбоме, лежащем у нее на коленях. – Можно мне посмотреть, над чем вы работаете?
Лилиан молча передала ему альбом.
Гейб посмотрел на рисунок, и чем дольше он смотрел, тем труднее ему было оторвать от него взгляд.
Лилиан сделала зарисовку бухты Дэд-Хэнд-Коув, но бухта была не такой, какой он привык ее видеть. Этот эскиз был словно заряжен энергией. И эта невидимая, скрытая в нем сила притягивала к себе, не давая отвести взгляд. Рисунок завораживал, не отпускал от себя. Этот карандашный набросок взывал к чему-то такому, что было глубоко скрыто в душе; рисунок заставлял почувствовать, что на клеточном уровне он, Гейб, связан с этими невесть каким чудом проникшими сюда, в этот альбомный лист, непостижимыми и необузданными силами природы.
Черт! Столько всего в одном маленьком наброске! Дела обстояли еще хуже, чем он предполагал. Лилиан не просто собиралась стать профессиональной художницей, она уже состоялась как художница. Она была художницей. Очень-очень хорошей художницей.
– Одно я могу сказать определенно, – произнес наконец Гейб. – Вы зря теряли время в своем бюро знакомств. Вы художница, и в этом ваше призвание.
– Но это не значит, что мои работы будут продаваться, – вздохнула Лилиан.
– Вы правы, не значит. – Гейб вернул ей альбом. – Но это уже ничего не меняет. Я хочу сказать, что, независимо от того, будут продаваться ваши работы или нет, факт остается фактом – вы родились, чтобы рисовать.
Лилиан молча смотрела на него, словно пыталась понять, можно ли верить в его искренность.
– Могу я задать вам вопрос? – спросил Гейб.
– Какой вопрос?
– Вы могли бы перестать рисовать?
– Перестать? Вы хотите сказать, взять и бросить?
– Скажем, кто-нибудь вдруг предложит вам миллион баксов за то, что вы пообещаете никогда больше не брать в руки ни карандаша, ни кисти. Вы могли бы взять деньги и сдержать слово?
– Нет, не смогла бы. – Лилиан опустила взгляд на рисунок. – Рано или поздно я бы все равно вернулась к искусству. Это сильнее меня.
– Это то, что я хотел узнать. – Гейб удовлетворенно кивнул. – Значит, вам придется заниматься этим, даже если вы будете вынуждены зарабатывать чем-то другим.
– Да, это так.
– Вы художница.
– Да. – повторила она. – Именно так я думаю.
Голос ее звучал несколько встревоженно. Растерянно. Казалось, Гейб удивил ее.
Гейб слушал, как море билось о скалы. Начинался прилив. Скоро над поверхностью воды будут торчать лишь кончики каменных пальцев.
– Должно быть, компания «Мэдисон коммершл» была для вас все эти годы примерно тем же, чем для меня всегда было искусство, – медленно проговорила Лилиан. – Непреодолимым влечением. Чем-то, от чего вы никак не могли отойти.
– Может быть.
– Как вы можете это объяснить?
– Не знаю. – Гейб взял плоский камешек и зашвырнул его в пенистые гребни вод. – Возможно, я просто хотел доказать, что Мэдисонам доступно то, что так хорошо получается у Хартов.
– Что именно?
– Не садиться в лужу.
Лилиан смотрела туда, где исчез в воде камешек.
– Вы хотите сказать, что во всех ваших достижениях вами двигало чувство соперничества с моей семьей?
Гейб пожал плечами:
– Отчасти. По крайней мере так было вначале. Я рос, зная, что вы, Харты, достаточно сообразительны, чтобы не наступать на грабли, на которые постоянно наступаем мы, Мэдисоны. Ваш бизнес процветает. Ваши семьи крепки. Черт, ваши родители официально женаты друг на друге. Только подумать!
Лилиан не стала отвечать. В этом не было смысла. Они оба прекрасно знали историю обоих семейств. У каждого за плечами была своя жизненная история. Отец Гейба, Синклер, был скульптором. Он целиком отдавался своему искусству и питал страсть к своей модели Натали. Гейб и Рейф были плодами этого союза.
Отношения между родителями Гейба вполне соответствовали тому представлению о Мэдисонах, которое сложилось у всех, кто их знал. Длительный роман протекал буйно и бурно. Синклер не видел причин отягощать себя дурацкими узами брака. Гейб был уверен в том, что его родители любили друг друга на свой бурный лад, но их семейную жизнь никто не назвал бы стабильной и устойчивой.
Гейб и Рейф каждый по-своему научились уживаться под одной крышей со своим эксцентричным, ни в чем не знавшим удержу отцом и со своей красивой темпераментной матерью. Рейф предпочел притвориться перед собой и перед всеми, что ему решительно наплевать на собственное будущее. Девиз «Живи одним днем» стал его жизненным кредо. И так продолжалось до тех пор, пока наплевательское отношение к себе не стало причиной того, что его чуть было не арестовали за убийство, которого он не совершал.
Гейб понимал, что он, вероятно, впал в другую крайность. Самоконтроль и самодисциплина стали для него тем щитом, который должен был защитить его от ударов судьбы и того бурного и беспощадного моря эмоций, что стало проклятием его детства и отрочества. Возводя по кирпичику мощную крепость под названием «Мэдисон коммершл», он делал все, что мог, чтобы построить будущее, надежное и крепкое, как гранит.
– А что еще? – спросила Лилиан.
