уходишь прямо сейчас. Одна и навсегда. Либо остаешься в качестве моей жены и матери детей…
Уши вяли от неприятных слов, так что, выдернув бумаги из рук мужчины, я с трудом нашла за пеленой слез то место, где значилось «Каролина Орлова», поставив размашистую подпись.
— Это все? — от нетерпения руки потряхивало, Саша кратко и громко зевнул, а меня повело от тоски.
— Нет, — Орлов улыбался, широко и радостно, — это лишь документы на развод с Марком. Односторонний. Мой человек оформил все вчерашним днем.
Тогда я снова вернулась к бумагам, подписей понадобилось много, на каждой странице, я повиновалась Владимиру во всем, едва ли не обрекая себя на участь собаки.
— А теперь? — слабая надежда сводила с ума. — Я могу подержать ребенка?
— Не хочешь узнать, что ты подписала? — с интересом вскинул бровь тот, а я скривилась. Строчка о том, что в случае измены я лишаюсь детей, была замечена глазами сразу. — Что же… Тогда последняя деталь, дорогая. — В маленькой бархатной коробочке у постели лежали обручальные кольца, их я не заметила. Орлов надел сперва на меня, то оказалось достаточно большим. Лицо его побелело, ведь наверняка мужчина снимал мерки, прежде чем делать заказ. — Мой ювелир уменьшит размер, а тебе придется больше есть!
— Владимир! — на нервах голос сорвался на крик, но я тут же испуганно замерла. «Вдруг по брачному контракту мне нельзя этого делать? Вдруг я вообще не могу с ним говорить, когда захочу?!» Прочистив горло, выровнялась по струнке, тихо шепнув: — Прошу, дай мне сына? Я так больше не могу…
— Конечно, — наконец он поднялся, доставая из постели крохотное создание. Те секунды, что он нес его мне в руки, стали самыми длинными на свете. Эмоции разрывались на части, когда я ощутила тяжесть своего сына. Глупая улыбка застыла на губах, словно у лишенной разума. Шмыгнув носом, я покачала головой: — Его кормили.
— Смесями, — хрипло прошептал Владимир. — Последний раз около двух часов назад.
— Сыночек хочет кушать, — догадалась я, когда тот инстинктивно потянулся к соску, проступающему через тонкую ткань.
Скинув бретельку ночной сорочки и обнажив грудь, я позволила себе испытать совершенно иные чувства, недоступные ранее. В тот момент казалось, словно нет ничего важнее. Будто я нашла то, ради чего стоит сражаться. Человека, нуждающегося во мне гораздо больше, чем я сама!
Розовый купол накрыл меня, окружая абсолютным счастьем, когда в него вторгся удивленный голос Владимира:
— Тебе очень сильно идет материнство, Каролина. Ты прекрасна…
Его голос раздражал рецепторы, как гвоздь, елозящий по стеклу. Поморщившись от внутреннего дискомфорта, зашипела от мысли: «Он не хотел давать мне моего сына!»
«Думай о чем-то другом!» — кричала я себе, заставляя не реагировать на то, как теплое дыхание утыкается в шею, а руки оплетают, словно лианы. «Отвлекись на ребенка!»
— Девочка моя… — шептал он, поцелуями осыпая моя шею, голову, плечо, щеку. Его объятия становились все более жадными и голодными, а голос диким и необузданным. — Наш малыш пахнет тобой… Такой же сладкий.
— Не надо, — пискнула слабо, вполголоса. — У меня на руках ребенок, Владимир…
— Поздравляю с браком, любовь моя, — губы сомкнулись на мочке уха, пальцы сжали грудь, кормящую ребенка. — Это твой первый и последний настоящий брак.
— Но, — меня словно окутал паралич, — я не люблю тебя. Ты убил во мне это чувство.
— Ничего, — пальцы запутались в волосах, нос мужчины впитывал их запах снова и снова. — Моей любви хватит на нас двоих.
* * *
Той ночью мне снился странный сон… Холод окутывал с ног до головы зверский, пронзающий насквозь острыми иглами. Ветер выл, пугающе вихрями снося снег на улице. Я посмотрела на свои руки, они оказались маленькими детскими продрогшими ладошками, белыми и исхудавшими.
Мне было страшно, голодно и одиноко. «Хочу есть!» — крутилось в голове снова и снова. «Мамочка, папочка, где вы?» — шептала я, как мантру. Я была храброй и сильной, не теряла надежды. Не позволяла себе плакать, даже когда желудок заныл спазмами, храбрилась до последнего.
Шум воды, сильные волны у реки заставляли вздрагивать снова и снова, будто ожидая подвоха. Как вдруг вдалеке послышались шаги, спокойные и тяжелые. «Кто-то взрослый идет! Хороший или плохой?» — подумала я в панике, прячась за деревянной задвижкой разваливающейся двери. Во тьме никто не мог заметить меня, но все равно лучше перестраховаться… Вдруг слабая надежда заставила сердце забиться быстрее: «А вдруг они меня наконец нашли?» Свет луны помог вглядеться в лицо случайного прохожего, и тут же разочарование окатило с ног до головы. Человек был совершенно чужим и незнакомым, пугающим до дрожи своей холодной наружностью и бутылкой водки в руке.
«Меня никогда не найдут! — обреченно вздохнув, я легла на ледяной каменный пол, кутаясь в грязную одежду и подкладывая под голову сделанную собственноручно подушку из листьев. — Я всегда буду один!»
Я подскочила от детского плача, на автомате вскакивая к люльке и успокаивая Сашу. Мои руки дрожали, пот каплями капал на пол, а сон никак не отступал.
— Что с тобой? — ладонь Владимира упала мне на лоб, изменяя температуру. — Тебя знобит, Каролина.
— С-страшный сон, — зуб на зуб не попадал, ветер все еще гулял в ушах. Орлов резко повернул меня к себе, многозначительно вздернув бровь и требуя объяснений. Глаза нервно бегали, цепляясь за реальность и пытаясь найти объяснения тому, что привиделось: — Это было странно… Река, старый разваленный дом, страшный пьяный мужчина и холод! А еще я была маленьким мальчиком, который умирает от страха и спит головой на траве!
Тяжело вздохнув, Орлов закатил глаза:
— Ты просто переживаешь за Антона, как и все мы.
— «Просто» переживаю? — ужаснулась я, с трудом, но отталкивая от себя мужчину, когда он попытался накрыть мои губы своими. — Каждый день его отсутствия отнимает день жизни у меня.
Сцепив
