солнце. Он произносит непонятное приятным низким голосом — снисходительно, без насмешки.
«От дура» — Мысль-заноза взбодрила девушку. — «Где он, где ты!»
Внимание переключилось на кота, черного, лоснящегося. Котяра грелся на лавочке.
— Здравствуйте, Василий Иванович.
Толстяк тявкнул, словно тоже её приветствуя.
— Я сяду?
«Присядь. И сплюнь. Сесть успеешь». — Дед, папин папа, всегда так говорил. Девушка осторожно погладила грубую шерсть на Васиной спинке. Не сразу, но он замурлыкал.
По набережной катили коляски мамочки — из Мухинской школы. Еще и младше Анфисы. Они прихлёбывали квас и сплевывали снюс. Ну а чего? Сигареты нынче стоят сто, сто пятьдесят рублей, при зарплате тринадцать тыщ! Курить начинаешь классе в третьем, потому что все курят, и к шестнадцати-семнадцати годам высаживаешь в день по пачке! Где столько денег взять?
За мамками тащились пенсионерки, скрипя тележками и гудя новостями. Женился… Развелась… Пермяков Владимир Мстиславович… Пермяков? Пермяко-о-ов. Пропал!
Шли деловитые мальчики, бритые под ноль, мечтающие получить «почётную» статью — грабёж, разбой, избиение: рэпера, пидора. Из семерых одноклассников Анфисы четверо угодили на зону. Один повесился. Один свалил. Один — Денчик…
— Фу! Ты нафига кота трогаешь? — возопил он. — На нём блохи, глисты, коронавирус!
— СПИД и рак, — дополнила «список» Анфиса.
— Кыш! — Студент топнул на Василия. Василий не шелохнулся.
Денчик поднял камень.
— Только попробуй! — Девушка вскочила, заслонив собой лавку. Чертовы ролики поехали вперёд, и она плюхнулась на мягкое-да-не-особо место.
Денчик выкинул мороженое, не в мусорку, прямо на асфальт. Мухину обдало липкими каплями. Студент возвышался над ней, пока она кое-как вставала. Сейчас его изрытые угрями щеки, пегий хохолочек, висящая олимпийка и покрытый гусиной кожей кадык не смотрелись жалко.
Котик спрыгнул с лавки, заинтересовавшись мороженым.
— Правильно говорят, малахольная ты, Мухина, — припечатал Денчик.
Малахольная. Стертая, затертая, серая. Что она о себе возомнила? Что ее на Куло сводят? Что замуж возьмут? Даже Денчик? Из глаз Анфисы на раскалённый асфальт капали слезы, мгновенно испаряясь. Кеды Денчика миллиметр за миллиметром приближались к хвосту Василия. Кот беззаботно лизал растекшееся содержимое вафельного стаканчика. Не привык он еще к подлости, бедняга.
***
Владислав Георгиевич Селижаров почивал в палате «центра здорового духа Гиперборея». С его губы на подушку стекала слюна. Над ним стояли двое. Тризны Фёдор Михайлович и знаменитость — Лисовский Илья Адамович. Он же Куло. Он же MC Lees. Он же Temple Toy. Он же 6-1-6… У рэперов обычно много имён. Федя подозревал, что они их забывают, как пароли от соцсети.
— Блядь, — сказал Лисовский. Хорошенький молодой человек без бровей, крашенный смоляной брюнет, одетый в диковатом стиле — на стыке физкультурной формы и «готики». — Значит, Влади на Оксу напал?
— Боюсь, что да.
— Фа-а-ак.
Посетитель умыл лицо ладонями, звякнув пирсингом.
— Она в порядке?
— Жива.
— Слава Богу! — Безбровый перекрестился слева-направо, на католический манер, и вышел из палаты. В холле он упал в кресло.
— Мы с Влади учились вместе. — Куло достал вейп. Затараторил. — В Москве. Разбросало нас. Знаете, браслет рвется, бусины летят. Первая на травку, вторая в лужу, а третью не найти.
«Ну и метафоры, однако», — подумал Федя. — «На «системе» товарищ».
— Ваши отцы дружат? — спросил он. Нарочито светским тоном, дабы понаблюдать за реакцией Ильи.
— Дружат? — эхом отозвался рэпер. — У них рыночные отношения.
Адвокат Адам Фадеевич Лисовский-старший отмазывал от тюрьмы наигнуснейших упырей. Селижора в их ряду не выделялся. Мелкопоместный торговец лесом! Крошка… щепка! Куда ему до федеральных министров, генералов, нефтяников. Фирма Адама Фадеевича обслуживала их всех. При этом, лично Лисовский-старший производил впечатление европейца, почище какого-нибудь наследного лорда: высокий, статный красавец с длинными волосами цвета альпийского снега, собранными в хвост. В приталенных «хипсетрских» пиджаках, звучно и даже чувственно басящий… До чего контрастно он выглядел на фоне пузатеньких, кособоких, гоблинообразных клиентов. Хозяев.
«Чья бы корова!» — одернул себя самокритичный Феденька.
Куло, судя по кислой гримасе, мысли о батюшке положительных эмоций не доставляли.
— Расскажите про Влади, — сменил тему психотерапевт.
Илья Адамович облегченно вздохнул.
— В школе он с девочками водился. Типа, подружОк. В девятом классе меня и Влади отправили в Мадрид на три месяца. Я бухал. Дешевое вкусное винишко, ганджубас, тусы по хостелам… Влади меня прикрывал. Он сидел дома у принимающей испанской семьи. Паинька.
— En serio?
— Чего?
Федя улыбнулся.
— Ерунда.
Лисовский, силясь улыбнуться в ответ, так сжал челюсти, что желваки заходили ходуном. Побочечки амфетаминчика.
— Испанский? Помню: dame el sacacorcho, por favor («Дайте мне штопор, пожалуйста», — исп.). — Куло помолчал. — Зря он женился.
— Почему?
— Ну. — Истыканные железками губы визитера снова скривились. — Вы же врач. Знаете, есть аллергии. Врожденные. Которые не лечатся. Хотя их пытались лечить, электро-судорожной терапией…
— Вы намекаете?
— Нет. Это был бы аутинг 7.
***
Анфиса обнимала кота, увесистого и мягкого, закрывая его от мира, жестокого и несправедливого. Она не совсем поняла, что произошло. Только что Денчик с довольной, пакостной физиономией покушался на Васин хвост. И вдруг — раз! — и Вася висит на физиономии Денчика. А Денчик заливается визгом.
— ААААААА!!!!! ААААААААА!!!!
— Глаза зажмурь! — Девушка схватила кота за шкирку и неожиданно легко отцепила его от студента.
Вся набережная Розалии Землячки смотрела на них. Залитого кровью Денчика бросилась протирать платком Анна Сергеевна, его дальняя родственница.
— Бедный мальчик! — квохтала она. — Что ж ты будешь, а? Ох-ох-хонюшки…
«Мальчик» ревел маралом:
— Сука! Тварь! Вяжите!
К изъятию Васи у Мухиной приступили две дружественные Анне Сергеевне бабки. Анфиса сопротивлялась. Василий шипел. Вокруг потасовки скучивались скучающие — мамаши, пенсионеры. Кто-то (Ленина Захаровна) клялся и божился:
— Да Мухина иму, Денчику, в лицо вмазала, Мухина!
Кто-то не верил:
— Чем? Ножом?
— Котом!
Денчик демонстрировал разодранную щеку. Сквозь рану проглядывали зубы. Желтые и коричневые от насвая. Береньзеньцы шушукались. Об отце-Мухине. О матери-Мухиной, сбежавшей от супруга. «Правильно, что кинула лоха!» «Шаболда, дочку оставила!» «Доченька тоже! От осинки не родятся апельсинки!»
— Па-апрашу! — Лейтенант Короткий расчищал себе путь через толпу. — Что тут?
— Криминал! — донесла Ленина.
— Я свидетель! — перебила её Калерия. — Парень к девке, мирно, красиво… Мороженое купил. Она на него вызверилась, из-за чего? Из-за вшивой животины! Дура!
— Ты чего устроила?! — Короткий навис над Анфисой. Гриб-гигант в темно-синей «шляпке», из-под которой лился пот.
Девушка крепче прижала к груди Василия.
— Денчик сам виноват. — Она аж икнула от собственной дерзости. Раньше она не шла против других. Но раньше ей и в голову не приходило, что, если не она (вступится за кота), то никто. Его убьют вот эти «добрые» люди, тушку швырнут на обочину и порадуются, что за Денчика отомстили.
— Врёшь!
— Врёт! — залаяла толпа.
Анфиса начала задыхаться от их тесноты.
