Книга Из записок мага - Козырь

– Какой ты худой! – презрительно сказал служка. – Одни кости, собакам кинуть – есть не станут.

Гордость пажа взыграла в мальчишке, и он легонько ткнул в служку кулаком, отчего тот отлетел к ближайшей стенке, чуть не опрокинув чан. Под его изумленным и обиженным взором мальчишка гордо прошествовал к чану и забрался в до боли горячую воду.

Свирепый и теперь уже молчаливый служка бросил ему одежду, и мальчишка с удивлением и непривычкой натянул на себя вещи, которые ему никогда не приходилось носить: шерстяные штаны вместо бархатных панталон, грубая рубаха вместо его шелковой, и меховая тужурка вместо разодранного черного плаща с золотыми звездами. В этом наряде он чувствовал себя неловко, штаны кололи, а от меха хотелось чихать.

Служка накормил его жареным мясом, которое мальчишка ел с большой жадностью, ибо был голоден, как волк.

– Что мне теперь придется делать? – спросил мальчишка, насытившись.

Служка пожал плечами:

– Что Родерик прикажет. А пока отдыхай.

Три дня отдыхал бывший паж, пока Родерик не пришел за ним сам. Он был большой, величественный, его глаза метали молнии языческих богов, он казался маленькому рабу не просто сильным, но могущественным. Он был особью другой жизни и требовал от бывшего пажа, чтобы он жил по его правилам.

Родерик внимательно ощупал никудышные мускулы нового раба и разочарованно хмыкнул:

– Неделя работы на весельном, и ты падешь. Умеешь ли ты что делать?

Молодой паж был благодарным человеком, он умел ценить отзывчивость и щедрость в других людях, но он был очень гордым, слишком гордым для раба. Он мог бы сказать, что знает различные науки, письмо, музыку, философию, он меткий стрелок и остроумный собеседник, умеет читать по звездам и лечить, но он был горд. Родерик признал в нем раба, а раб умеет только махать веслом да работать мотыгой.

– Нет, – спокойно ответил мальчишка.

– Чем же ты жил раньше? – удивился Родерик. – У тебя была хорошая одежда.

– Я был бродягой, – ответил мальчишка, подумав, что это чистая правда, ибо последние дни он брел.

– Ладно, – нахмурился Родерик, – пойдешь прислугой.

Мальчишку покоробило от приказания Родерика, он замотал головой, пытаясь прогнать наваждение, и попросил:

– Отправьте меня лучше весельником.

Родерик вскинул брови в немом вызове и улыбнулся в бороду, улыбнулся нежно и зло.

– Будь по-твоему! Ватх!

Прибежал служка.

– Заковать его в цепи и отправить на мое судно! – приказал он и ушел.

Служка злорадно осклабился, за что немилосердно получил в зубы.

В тот же день мальчишку заковали в цепи и с несколькими несчастными пленниками, еще более дикими, чем люди Родерика, отправили на большой трофейный дромон, с одним парусом, на котором было намалевано восходящее солнце и лучи, разбегающиеся от него. Рабов спустили в весельное и приковали к скамьям. Отныне и до самой смерти они должны были влачить жалкое существование, которое, как правило, оказывалось недолгим.

В весельном отвратительно воняло, было сыро, и бегали полчища крыс. Эти животные особенно сильно отравляли жизнь брезгливому рабу. За две недели простоя они изгрызли его сапоги, и ноги мальчишки оказались беззащитны от холодной воды, всегда бывшей в изобилии в весельном. Но он не простудился и не заболел, как его сосед по скамье, которого вынесли на пятый день, холодного и разбухшего.

Мальчишка дрожал от холода, но лишь крепче стискивал челюсти, чтобы не стучать зубами, он всегда хотел есть и, в конце концов, снизошел до охоты на крыс, он привык к сырости и вони, и большой волосатый Мильгар проиграл кухарю свою жену, к огромному удовольствию последней.

Две недели простоя тянулись, как век, пока не пришел приказ мочить весла: бравый Родерик и его дикие подданные собирались совершить набег на караван купцов, поднимавшихся вверх по реке Индъяха. Это было первое испытание для бывшего пажа.

Работа в весельном оказалась, действительно, не для него, ибо он не имел столько сил, чтобы ворочать многопудовым веслом. Это не понравилось Мильгару, и он с удовольствием прошелся плеткой по тщедушной спине раба, по его белой прозрачной коже и острым лопаткам. И так повторялось до тех пор, пока на плечах мальчишки не забугрились настоящие мускулы, не вздулись вены на крепких предплечьях, и не загрубели руки, не стали мозольными пальцы музыканта.

Так продолжалось несколько лет. Давно умерли от водянки дикие пленники, которых привели вместе с Рабом, умерли те, кого привели раньше и позже, а Раб все жил. Он стал очень крепок, хоть и не избавился от худобы, но плетка все реже и реже касалась его спины, несмотря на то, что Мильгар не знал жалости.

Однажды Мильгар спустился в весельное хмельной и бледный, он принес мех с вином.

– Ну все, ребята, – сказал он. – Конец нам всем. Завтра мы уходим в Большое море, Родерик идет плаванием к берегам Эльдеры, вы подохните через неделю бесконечного махания веслами, возможно, подохну и я, так и не увидев золотого берега. Вот, пейте, – и он кинул рабам мех с вином. – Порадуйтесь.

Все рабы с удовольствием и жадностью приникли к меху, только Гордый, как его стали звать между собой, отказался. Он сидел и скалился на отребье, сосавшее северную брагу, он так и не снизошел до того, чтобы стать рабом. Он сидел и ухмылялся в лицо матерившему его Мильгару, который к скорби последнего, не захватил с собой кожаную плетку.

И они отплыли. Погода и ветер благоприятствовали. Дромон сам, подгоняемый попутным ветром, легко шел по волнам, поэтому для весельников это была хорошая пора, они мало работали и много ели – их кормили как следует. Но все хорошее быстро кончается, ветер стих, небо затянули серые тучи, и судно шло, будто по меду. Раб с удивлением заметил: вода, залетавшая брызгами, стала соленой. Он знал, что это называется морем, и удивлялся: зачем разбойный Родерик предпринял такое дальнее и опасное путешествие, которое могло закончиться его погибелью, ведь даже смелые и опытные мореходы часто не возвращались домой, и все считали их проклятыми.

Мильгар был постоянно пьян и, можно было предположить, что все остальные мореплаватели не слишком отличались от него, это удивляло раба: в опасном путешествии не стоит пить крепкое вино.

Первым вынесли худосочного старика, который не выдержал напряжения и фактически безостановочной работы. На его место привели молодого здорового раба, бывшего кузнеца, который легко ворочал большим веслом, будто бы не ощущая его тяжести. И так продолжалось