полы и высоченные четырехметровые потолки в нем были отделаны белым кафелем, монументальные бетонные перегородки разделяли кабинки, щеколды на дверях которых, на удивление, не были сорваны. Обычно мы оккупировали две соседние кабинки, вставали на унитазы и раскатывали плюшки на широкой смежной перегородке.
Так, мы с Муслимом стояли на толчках и наблюдали, как коптящаяся на конце расплющенной сигареты жирная плюшка черного крема таяла, наполняя густым дымом пластиковую бутылку через дырку у самого днища. Гашиш был вкусный. Скурив по три плюхи, мы, пошатываясь, вернулись на банк и присели.
– Блеать! – воскликнул я скорее от неожиданности, чем от боли.
Торчавший из полки гвоздь вошел в мою ладонь на пару сантиметров. Не теряя самообладания, я высвободил руку и посмотрел на рану – она была довольно глубокой. Собрав волю в кулак, я приложил все усилия, чтобы не думать о том, чем это чревато. Достав из портфеля парфюм, я обработал рану и постарался абстрагироваться.
– Ты нормально, Марк? – спросил кто-то из парней.
– Да, – ответил я, массивным флаконом стуча по гвоздю, – эту падлу нужно загнуть, чтобы еще кто-нибудь не напоролся.
– Покажи, может тебе в медпункт?
– Нет, нормально. Накуренный я туда все равно не пойду.
Я снова присел на полку и, болтая ногами, стал с любопытством вникать в рассказ Муслима.
– Короче, на нальчикской радиостанции два типа, кента моих, диджеями были, – начал он, – и я, один кон, захожу к ним салам закинуть – а они только из Питера вернулись – и привезли оттуда бутирата – канистру пятилитровую.
– Это че такое, стесняюсь спросить?
– Ну, лекарство для женщин беременных, есть. На вкус как Боржом или Ессентуки и выглядит также, а прет от него как будто сразу пороха и колес въебал, только еще сильней. И хуй чем наебешь! Водка, лимон, шмаль – ниче не перебивает! Короче, кайфуем с пацанами на радио-рубке – разлили эту тему по стопкам, сидим за столом, чота-чота… И тут, короче, Фрунзик вваливается – местный нарик перцовый, есть – совсем бедолага, вот такой, – Муслим отогнул мизинец показывая какой, – и чота – «бляяя, пяцяны, а чооо это вы тут пьете, дайте-ка я тоже приколюсь». И берет сходу стопку опрокидывает – а этой темы, понял, пробку от кока-колы достаточно выпить, чтобы вперло. Ну, я думаю пиздец ему щас настанет. Дурак, говорю, это бутират был. Он – «да? да ну на хуй? а чо это за тема такая?» и уходит. Ну, мы чота-чота, посмеялись, сидим, про Фрунзика вообще забыли и тут я, короче, на дальняк пошел. Прихожу на дальняк, смотрю – занято. Я – бля, кто там может быть?
– Фрунзик?
– Да, короче, оказалось, охуеешь: там в кабинке стояла банка трехлитровая, чоб бычки скидывать и газета нарезана, чобы подтираться. Короче, этот фраер выкинул бычки, помыл банку, налил в нее воды из-под крана холодной и сидел читал обрезки газеты, а из банки сушняк сбивал.
Я посмеялся вместе со всеми, но вдруг заметил, что у меня все сильнее темнеет в глазах.
– Прикинь, чо за ебальник, – улыбнулся мне Муслим.
– Братан, пошли со мной на воздух выйдем, – попросил я, – что-то меня хуевит.
– Базару нет, пойдем выйдем.
Собрав все силы, я поднялся и мы направились к выходу.
– Братуха, держись за меня лучше, – заметив, что меня ведет, подставил мне плечо Муслим.
– Я тебя умаляю, не мороси, – отмахнулся я и, сделав еще ровно шаг, в отключке растянулся на паркете.
Когда я открыл глаза, парни на руках вносили меня в сортир.
– Че это вы мутите? – удивился я.
Встав на ноги и придя немного в себя, я скурил еще три плюшки, после чего решил, что учебы с меня уже хватит и поехал домой.
9
Наркоманский угол на банке не слишком привлекал Нарека. Его пугал этот широкий угрюмый коридор и скопление странных неестественно оживленных людей вокруг дырки в стене, вряд ли задуманной архитекторами под притон. Но иногда, когда Нарек на почтительном расстоянии проходил мимо, Муслим подтягивал его пообщаться за как дела и повеселить собравшихся диковинкой. Воодушевленный таким вниманием Нарек не шутя рассказывал сюрреалистические истории – о том, как в его дом ворвались семь женщин-ниндзя и он был вынужден изрубить их всех катаной – или как у него была девушка.
– Нарек, а как ее зовут? – поинтересовался Барышник.
Мы только что закинулись таблетками – я, Муслим, Барышник и Таня – чокнутая объебосница с красными волосами.
– Не твое дело! – огрызнулся он.
– Э, Нарек! – погрозил пальцем Муслим.
– Ну, а что он меня спрашивает?! – возмущенно развел руками бедный юродивый, а смачные прыщи окаймлявшие его скошенный лоб с массивными надбровными дугами наливались кровью и пульсировали.
– Не вынуждай меня, Нарек, – строгим тоном предупредил Муслим.
Нарек обиженно надулся, но все же ответил:
– Оля.
– А ты ее трахал? – тут же спросил Барыга.
– Конечно, трахал!
– А сколько раз?
Нарек, перебирая пальцами на руке, посмотрел вверх – очевидно, считая, и через несколько секунд смущенно ответил:
– Один.
Смеяться было нельзя, чтоб не спугнуть такой аттракцион, но очень хотелось.
– А ты когда ее трахал, вы предохранялись? – поинтересовалась Таня.
– Не понял? – не глядя на нее уточнил Нарек.
– Ну, презерватив вы использовали?
– А как же!
– А ты кончил когда ее трахал? – не унимался Барышник.
– Да.
– А сколько раз?
– Четыре!
– Сколько ж у тебя презервативов было! – с улыбкой похвалила Таня, но Нарек воспринял это как вопрос.
– Два!
– Да ну нахуй, – не выдержал я.
– Нарек ты, кстати, знаком с Таней? – прервал вивисекцию Муслим.
– Нет.
– Ну, так познакомься – как дикарь себя ведешь, я ебу!
– Здарова! – бросил он вызывающим тоном, искоса, поглядывая на Танину огненную шевелюру.
– Привет, красавчик, – подмигнула Таня.
– Ты уже, Таня, поняла, наверное, Нарек исповедует защищенный секс и никогда не жарится без гондона, – пояснил Муслим.
– Да ладно? Нарек, а если бы я тебе предложила заняться сексом без презерватива, ты бы мне отказал?
– Конечно! – отрезал Нарек.
– Я что тебе на нравлюсь? Ты меня не хочешь?
– А почему я должен тебя хотеть? – возмутился он, – я тебя вообще первый раз вижу!
– Не знаю, вон, ребята хотят, а ты не хочешь…
– Пусть хотят! А у меня своя голова на плечах.
Нарек фыркнул, гордо задрал нос и, придерживая свою палку, в позе Байрона скрестил на груди руки.
– Какой ты независимый. Меня это возбуждает, – замурлыкала Таня, поглаживая его шею, – а если бы
