звон!
Белоснежные цветы
Осыпают сон.
13
На черной земле
Неподвижно лепестки
Белые легли.
14
Ветка эмблема
Чести самурая – ты!
Где твои цветы?
Апрель 1918 год.
Япония. Токио.
Тигровые ворота.
15
Посв. поэтам Японии –
Наследникам дара
Сусаново.
Вас благодарю!
Ваша танка мне зажгла
Новую зарю!
В пять звенящих строк вошла
Слова хрупкого игла.
16
Пойте свет Востока
Восходящие Творцы!.. –
Пойте мглу Востока
Восходящие слепцы!..
Мгла и свет здесь близнецы.
17
Слова кузнецы
Звенья – звонкие слова –
Ваши первенцы.
Пусть как молоты творца
Стронут чуткие сердца!
Хокку о Хокку
18
– Капелька-хайкай
Капнул кто тебя в века?
– Гения рука!
19
– Посмотри, – их три!
Три звенящие струи! –
Сердца три струны!
20
Посв. Басио.
Хокку… хокку… кап!.. – –
Трехстроковая река
Зажурчит в века!
Апрель 1918 г.
Я Т. Тигр. В.
Из Иосано Акико
21
Опустила я
Голову на руки. Сон.
Снится мне весна…
Кото лопнула струна…
То – порвался волосок.
Апрель 1918 год.
Токио Тигр. В.
Вербе
22
Засияли сны!
Верба – праздник новизны!
Благовест весны!
23
Мартом стронута,
Апрелем приоткрыта,
Верба стройная –
Светлыми порывами
Землю осчастливила.
Хай-шин-вей.
Редакция «Эхо»
Апрель, 1919.
Танка
Маленькие, пятистрочные, сочно набросанные штрихами, чисто-импрессионистские стихотворения у японцев называются – «Танка».
Танка излюбленная форма как у древнейших, так и у современных японских поэтов; форма – признанная классической.
Танка, как и другие старые виды японской поэзии, не знает ни размера, переданного нам древнейшими классиками, ни рифмы. Она состоит из 31 слога, расположенных в следующем порядке:
в I-ой строке – 5 слогов
во II-ой '' – 7 ''
в III-ей '' – 5 ''
в IV-ой '' – 7 ''
в V-ой '' – 7 ''
Чисто японская танка часто вовсе не переводима на русский язык; не переводима в смысле высоко-поэтическом, как сжатое импрессионистическое произведение, сотканное из неуловимых, трудно понятных европейцу оттенков, причудливейших настроений, из звуковых тончайших эффектов, постижимых только при глубоком знании и понимании языка, жизни и природы народа, душа которого «подобна восходящему к солнцу аромату вишни».
Xокку
Говоря о самой короткой литературной форме в мире, хочется сказать коротко.
Хокку (Хай-кай) – естественное достижение поэзии, стремящейся, через наименьшее внешнее (передача), достичь наибольшее извне.
Хокку состоит из 17 слогов:
в I-ой строке – 5 слогов
во II-ой '' – 7 ''
в III-ей '' – 5 ''
В. М.
Строки*
Стихи Венедикта Марта
Офорты Жана Плассе
(1919)
Тигровьи чары*
(1920)
Выпуская в свет новую маленькую книгу «Тигровьи чары», в столь тяжелое для изданий время, считаю своим долгом изъявить благодарность лицам, содействовавшим выходу книги путем предварительных записей на таковую.
Венедикт Март.
Посвящаю Китайскому поэту
Сыкун-Ту
автору бессмертных стансов
«Поэма о поэте»
Автор.
Лапа Мин-дзы
Так и состарилась на чужбине Мин-дзы.
Лет тридцать назад – еще бойкой, расторопной, – выбралась она случаем из родной деревушки. Зазвал ее на чужбину заезжий проходимец – Ван-со-хин, – бывалый делец, не однажды посетивший и таежный Амур, и тихие берега спокойной Кореи и дальний приют белого дьявола Хай-шин-вей.
Ван-со-хин развозил по китайским незатейливым селеньям побережья, ближайшего к Чифу, всякую ходкую всячину: и спрессованную морскую капусту, и лакомые трепанги, и чечунчу прочную, и напраздничные раскрашенные картины театрального действа, и с изображениями длиннобрадых старческих ликов-богов, и наряды готовые, и безделушки любимые, и всякую неожиданную чужестранную невидань.
А иной раз Ван-со-хин умело припрятывал и завозил страшный драгоценный таян – опийные слитки.
В то время черный дурман яро свирепствовал, сочился по всей стране.
Чадный дым пьяного невидного дракона густо и смутно выстилался, проползал из синих развалин – затаенных фанз – по всему побережью…
Запекшиеся в комьях почерневшей крови, отрубленные головы уличенных опийщиков все чаще свешивались на придорожных столбах и пригородных заборах в назидание еще не уличенным опийщикам.
Эти, кошмаром чернеющие угрозы, вовсе не смущали отчаянного Ван-со-хина. Он даже пошутил как-то над одной из таких выставленных голов: – хлопнул ладонью по выбритому лбу мертвой головы и нараспев прокричал:
– «Вот ты этак не треснешь Ван-со-хина, когда его забубенная головушка будет отдыхать на твоем почетном возвышении!»
* * *
Покидая родную фанзу китайского побережья, второпях Мин-дзы захватила всего лишь несколько пестрых цветистых обмоток ножных и две пары остроносых прочных туфелек для своих уродливых крохотных ножек. Это Ван-со-хин предупредил ее, – в Хай-шин-вей, мол, мало женщин и трудно достать хорошую пару остроносок.
Захватила еще Мин-дзы кое-какие нарядные пустяки.
Особенно бережно Мин-Дзы увернула в старую материную материю, наследную, почерневшую, уже ссохшуюся тигровую лапу.
С необычным вниманием и осторожностью, пуще всего берегла Мин-дзы эту вещь. Еще дед завещал отцу, а отец ей передал тигровую лапу.
С детства далечайшего запомнила Мин-дзы множество родовых россказней о целительных чудных свойствах тигровьей лапы…
* * *
Так и покинула фанзу родимую Мин-дзы с проходимцем Ван-со-хином.
И только в чужом неприветливом Хай-шин-вей опомнилась она и досыта оплакала свою жестокую неладную участь.
Ван-со-хин, заманивая Мин-дзы, насулил, наболтал ей полное благополучие и обилие в новой жизни; ожег ее доверчивое воображение заманчивым будущим, в ее настороженном сердце
