зажмурит глаза.
— Винцек, — приказал доктор из Горжичек, — придержи-ка пациенту руки, чтобы он не шевелился.
— Вы готовы, пан Магиаш? — спросил торжественно доктор из Упице.
Магиаш только кивнул. Было ему так страшно, что душа у него ушла в пятки.
— Итак, начнём! — закричал гроновский доктор. — Раз… два… три…
В ту же минуту доктор из Костельце размахнулся и дал волшебнику Магнату в спину такого тычка или тумака, что:
раздался грохот, словно гром загремел, и люди в Находе, и в Стракоче, и даже в Смиржицах поглядели на небо — не началась ли вдруг гроза;
земля задрожала так, что в Сватоновицах обвалилась штольня в заброшенной шахте, а в Находе закачалась колокольня костёла;
во всей округе — до самого Трутнова и Полице, а пожалуй, и ещё подальше — взлетели с испугу все голуби, все собаки с перепугу залезли в конуру, а все кошки спрыгнули с печки;
а слива вылетела у Магиаша из горла с такой огромной силой и скоростью, что отлетела далеко за Пардубице, и только возле Пршолоуча упала на землю, причём убила на поле пару волов и зарылась в землю на три сажени, два локтя, полторы стопы, семь пальцев и четыре пяди.
Только успела слива вылететь из горла Магиаша, как вслед за ней вылетели слова:
— …тяпа несчастный!
Это была как раз та самая половинка, которая застряла у Магиаша в горле, когда он хотел сказать конопатому Винцеку: «Ах ты, растяпа несчастный!»
Правда, слова уже не полетели так далеко, а упали на землю сразу за Йозефовом и поломали при этом старую грушу.
Потом Магиаш поправил свои усы и сказал:
— Покорно вас благодарю!
— Не за что, — отвечали все четыре доктора. — Операция удалась!
— Только, — сказал сразу же упицкий доктор, — чтобы окончательно избавиться от этой болезни, вам надо ещё пару сотен лет отдохнуть. Я вам настоятельно рекомендую перемену климата и обстановки, так же как гавловицкому водяному.
— Согласен с паном коллегой, — объявил гроновский доктор. — Вам для полного выздоровления требуется солнце и воздух, так же как принцессе сулейманской. На этом основании я бы вам весьма советовал пожить в пустыне Сахаре.
— Что касается меня, — добавил костелецкий доктор, — я того же мнения. Пустыня Сахара будет полезна для вас, пан Магиаш, уже одним тем, что там не растёт никаких слив, которые могли бы серьёзно угрожать вашему здоровью.
— Присоединяюсь к своим многоуважаемым коллегам, — заключил доктор из Горжичек. — А раз уж вы, пан Магиаш, чародей, то вы можете и эту пустыню по крайней мере изучить и поразмыслить над тем, как там сотворить из ничего воду, чтобы мог расти хлеб и могли жить и работать люди. Вот это была бы очень хорошая сказка!
Что было волшебнику Магнату делать?
Поблагодарил он вежливо всех четырёх докторов, упаковал свои волшебные пожитки и перебрался с Гейшовины в пустыню Сахару.
С той поры нет уже у нас ни одного чернокнижника и ни одного чародея, но волшебник Магиаш жив до сих пор и всё обдумывает, как создать в пустыне поля и леса, города и деревни. Наверняка, ребята, вы дождётесь такого времени, когда всё это там будет!
СОБАЧЬЯ СКАЗКА
В ту пору, как мой дедушка, старый мельник, развозил по деревням на телеге хлеб, а обратно на мельницу доброе зерно, знал Орешка чуть не каждый. «Орешек! Как же, — сказал бы вам всякий. — Да ведь это же тот пёсик, что сидит на козлах возле старого Шулитки и поглядывает с таким видом, словно всем возом правит! А только дорога в гору — он как залает! И сразу колёса завертятся быстрее, Шулитка защёлкает кнутом, и оба коня нашего Дедушки — Ферда и Жанка — приналягут, и воз славно покатится в деревню, щедро разливая вокруг чудесный запах хлеба насущного.
Так-то вот, ребята, ездил, бывало, покойный Орешек по всей округе.
Да уж! В его времена не было ещё нигде этих шальных автомобилей — ездили в ту пору потихоньку, полегоньку и, как говорится, с чувством, с толком, с расстановкой! Ни один шофёр не умеет так славно щёлкать кнутом, как покойник Шулитка, — вечная ему память! — или так причмокнуть на коней, куда им! И ни с кем из шофёров рядом не сидит умный Орешек, не лает, не нагоняет страху. Чего нет, того уж нет!
Автомобиль — он что? Он тебе только пролетит и навоняет бензином, а там ищи его свищи — его уж и не видать за пылью. Ну, а Орешек ездил по-другому.
За полчаса, бывало, люди уже прислушивались, потягивали носом и говорили: «Ага!»
Они уже знали, что к ним едет хлебушек, и выходили на порог, чтобы с ним поздороваться. И правда — в самом деле катит дедушкин воз по деревне! Шулитка причмокивает, Орешек тявкает на козлах и вдруг скок — прямо Жанке на круп (да и круп же это был — слава тебе господи! — широкий, как стол, четверо бы за ним пообедать могли) и начинает танцевать у Жанки на спине, бегает от хвоста к хомуту, от хомута к хвосту и чуть глотку себе не надорвёт от радости:
«Гав, гав! Ура, ребята! Вот мы и прикатили! Я, и Жанка, и Ферда, ура!»
А ребята таращат глаза: ведь каждый день приезжает хлеб, а всегда такой шум и гром, словно сам царь приехал!
Да, как я уж говорил вам, давно так обстоятельно не ездят, как ездили в Орешковы времена.
А лаять Орешек умел так, словно кто из пистолета стрелял! «Гав» направо — все гуси с перепугу кидаются бежать, бегут, бегут, только в Полице на площади остановятся и удивляются: как же они сюда попали? «Гав» налево — со всей деревни голуби взлетают, кружатся и садятся не ближе, как где-нибудь на горе Жалтмане, а то, чего доброго, и за прусской границей. Вот как умел лаять Орешек, маленький пёсик! А уж хвостом он, бывало, виляет от радости, когда столько шуму наделает, — как только хвост этот самый не улетает, дивное дело!.. Ну, что говорить, было ему чем гордиться: такого голоса не было ни у генерала, ни, может, и у самого выборного.
А ведь было время, когда Орешек вовсе не умел лаять, хотя уже считался взрослым
