кровь остановить…
У полного господина из икры торчал здоровенный такой кусок деревяшки, по всей видимости — элемент вагонной мебели. Его светлость полил себе на руки коньяком, рванул край почти чистой рубашки пострадавшего длинными цепкими пальцами, а потом…
А потом р-раз — левая рука бьет пациенту пощечину, а правая, прерывая возмущенный вопль, дергает деревяшку! Это он что, так внимание от боли отвлекает, за неимением морфия? Коньяку бы дал, что ли… Ну и методы!
— Лейте! Лейте на бинт!
Я лью коньяк на бинт, а его светлость делает все остальное: обрабатывает и перевязывает рану.
— Спасибо, князь! Век помнить буду… — бормочет человек с перебинтованной ногой.
Князь?
Машинист орет что-то маловразумительное, его помощники отцепляют хвост поезда, и паровоз утаскивает голову вместе с поврежденными вагонами к стрелке. После нескольких хитрых маневров и движения задним ходом, поезд возвращается уже в укороченном составе, но зато без лишней нагрузки.
— По вагонам! Несите раненых в вагоны!
Я организовываю погрузку, пользуясь авторитетом золотых погон и командирским рыком. Князь-доктор отдает распоряжения по поводу тяжелораненых, машинист распекает проводников…
Через четверть часа эшелон малым ходом втягивается под сень вековых деревьев хвойного леса.
Я стою у открытых дверей и гляжу на проплывающие мимо стволы сосен, прислушиваюсь к звукам приближающихся разрывов авиабомб (да сколько их там, этих цеппелинов-то?), и радостно различаю гул моторов родной авиации. Летят, орлы!
— Господин поручик, можно вас?
— Да-да..
Его светлость пытается вытереть окровавленные ладони об одежду, потом пожимает плечами и говорит:
— Ни одной чистой рубашки. Не ожидал такого вот… Ехал налегке…
— Так вам переодеться? У нас с вами вроде один размер! Ради Бога, доктор, пройдемте в мое купе, возьмете что нужно…
У меня правда кое-что было из гражданского.
Я специально не назвал его «светлостью», хотел посмотреть на реакцию, а ему хоть бы что — и ухом не повел.
Не знаю, черт побери, как у него это вышло, но моя весьма скромная серая сорочка и коричневые брюки смотрелись на нем куда как аристократично! Правда, запонки он вставил свои.
— Благодарю, поручик… На станции сочтемся!
— А можно прямо сейчас?
— Что — сейчас?
— Ну, вы мне отвечаете на один вопрос, и рубашка с брюками остаются в вашем вечном пользовании…
Его бровь взлетела вверх, он удивленно глянул на меня, а потом махнул рукой:
— Валяйте…
— А вы в каком смысле светлость? — наконец выпалил я.
— Да бросьте вы, неужели…
— И всё-таки?
Он постоял минуту, а потом изобразил самый затейливый поклон из всех, что мне довелось видеть, и сказал:
— Позвольте представиться — Георгий Тревельян, князь Зурбаганский…
* * *
Мы сидели и пили чай в буфете на станции.
— Я ведь учился в Протекторате, на медицинском. Разругался с отцом, не хотел идти по военной линии. Потом война, Протекторат — наш противник, меня, естественно, отправляют к черту на кулички в какой-то лагерь лечить холерных военнопленных… Потом весь этот хаос и отец мой… М-да…
Отец его был министром внутренних дел, до всего этого. Настоящий был человек и настоящий имперец. Его повесили за ноги одним из первых, тогда лоялисты взяли себе такую моду — вешать за ноги имперцев. Вообще-то тогда их еще никто не называл лоялистами, но это уже другой вопрос…
— Я ненавижу войну, поручик. Понимаете? Я вот осознать не могу, каково это — человек родился, жил, любил… Родители его заботились, кормили в конце концов… Он потом учился, представляете, хотел стать кем-то… А потом р-раз — война. Шинель на плечи, винтовку в руки, и в первом бою — три пули в брюшную полость. Господи Боже, столько усилий, столько старания — всё впустую! Тем более — война современная! Вы лучше меня понимаете, вы военный: новобранца обучают, тренируют по-всякому, снаряжение ему дают, винтовку… Потом едет он вот в таком поезде, вместе со своей треклятой винтовкой и бах! Невесть откуда из-за облаков прилетает бомба, и нет ни солдата, ни винтовки… Все насмарку, все годы жизни, все месяцы тренировок! Это же безумие, настоящее безумие!
Я понимал его очень хорошо. И еще я понимал, что он просто отрабатывает эмоции, которые давил в себе, пока нужно было заниматься ранеными, пострадавшими. Поэтому я кивнул, а потом спросил:
— Зачем тогда вам всё это? Кровь, грязь, дерьмо… Вы же князь! Могли бы в столице где-нибудь…
— Да бросьте вы! — он перебил меня. — Я помогать хотел, понимаете? Я потому и на медицинский пошел! Если все вокруг сбрендили, бегают и тычут друг в друга заостренными железками, то я этого делать не обязан. Но и в стороне стоять мне совесть не позволит. В конце концов я имперец! Кровь, грязь — все это не стыдно для князя. Для князя стыдно стоять в белом пальто и смотреть как другие в этой грязи копаются, и делать вид что ты выше всего этого… Если он настоящий князь, конечно!
А я думал, что он очень похож на своего отца, не смотря на все их разногласия. И еще я думал про то, что мне очень нравится его искренность и его доводы. И его квалификация как хирурга. Так что если я всё правильно понял, то…
— Знаете, князь… Я еду за специалистами, нам в бригаду обещали прислать медиков, радистов, Бог знает кого еще. У меня в штурмроте страшный дефицит медицинского персонала, два санинструктора на две сотни человек…
Его светлость откинулся на кресле и заинтересованно посмотрел на меня.
— Обещаю, что никто не будет давать вам в руки заостренных железок, за исключением скальпеля… Будете у меня начальником медсанчасти?
— В конце концов, — князь взмахнул рукой в своей неподражаемой манере. — А почему бы и нет?
XII. ШЕЛУХА
Феликс заявился ко мне в роту нежданно-негаданно. Я тут же сообразил что-то вроде застолья. Ротмистр Карский выпил, закусил, потом еще раз выпил, а потом сказал что у него мандат от Разведуправления набрать в нашей роте команду добровольцев для секретной операции в глубоком тылу у лоялистов. Не то чтобы это было чем-то сверхъестественным, разведчики постоянно привлекали людей со стороны — кадровый голод и все дела… Но глубокий тыл? Дюжина человек? Из занюханной штурмроты задрипанной сводной бригады?
На такие мои аргументы Феликс только отмахнулся:
— Не прибедняйся! Бойцы у тебя что надо!
Тут я подумал о том, что бойцы мои только два дня как на отдыхе, и такого рода инициативы командования вряд ли вызовут у них волну энтузиазма. Так что выискивать среди них добровольцев будет делом непростым… То есть,
