был. Через минуту в пустынной квартире раздался храп…
Проснулся Никанор Никанорович в шесть часов утра. С аппетитом позавтракал, вытер рот полотенцем, быстро оделся и вышел на улицу…
Утром до начала работы механики столпились в слесарной. Только и разговоров было, что о вчерашнем собрании. Ремизов сидел на верстаке, положив ногу на ногу.
— Здорово тебя вчера отделали? — спросил он у Петухова, который стоял в стороне и не принимал участия в разговоре.
— Тебе-то что? — вскинулся тот.
— Все мы глупенькие, а ты умненький. Как муха к Кочкареву липнешь, в любимчики пробираешься. Не выйдет, мы тоже не лыком шиты.
— Посмотрим! — Петухов нагло улыбнулся. — На одних выступлениях далеко не уедешь!
— А ты хотел, чтоб мы не выступали?
— Выступайте… Мне-то что…
Стремительно вошел Кочкарев, подтянутый, в темно-синем костюме, с аккуратно повязанным галстуком. Никто бы в нем не узнал вчерашнего Кочкарева. Лицо свежее, энергичное, властный взгляд. Рабочие, увидев его, начали расходиться, хотя до начала смены оставалось еще десять минут. Только Ремизов как ни в чем не бывало продолжал сидеть на верстаке. Кочкарев приостановился около него, хотел что-то сказать, но, взглянув на часы, оглядел верстаки и молча ушел.
Хотя Ремизов поступал работать на должность фрезеровщика, он отлично справлялся с токарным станком и слесарным делом, которое ему очень нравилось. Его использовали по необходимости, но, когда поручали слесарить, он с таким вдохновением принимался за дело, работал так быстро, что все диву давались. Сейчас у него не было никакой работы, он не хотел идти за ней, ждал, когда наряд даст сам Кочкарев.
— Ты что сидишь? — подошел к нему Буданов. — Или стесняешься к Кочкареву идти?
— Не тянет что-то. Вчера против него, сегодня к нему, — я так не могу.
— Вот оно что! Пойдем вместе, у меня тоже работы нет. — Иван схватил его за руку и потащил за собой.
Кочкарев стоял около Петухова, глядя, как тот, сняв патрон, устанавливает планшайбу на токарном станке.
— Мы за работой, — весело проговорил Иван.
Никанор Никанорович и глазом не повел.
— Мы к вам, — повторил Иван.
— Вижу… — отозвался Никанор Никанорович. Немного помолчав, сказал, чтоб шли на рабочие места, — он зайдет к ним сам.
И действительно вскоре явился, держа выточенный бронзовый диск, из которого надо было нарезать шестеренку. Ни слова не говоря, отдал его Ремизову и, повернувшись к Буданову, с металлом в голосе сказал, чтоб тот привез из электроотдела прибор. Иван вспыхнул, распоряжение было неожиданным: прибор увезли транспортные рабочие, которые должны были и привезти его обратно, тем более что справиться с ним одному очень трудно. Но он был настроен миролюбиво. «Пусть отведет душу», — подумал он и сказал:
— Хорошо.
Иван ни разу не был в электроотделе. В машинном зале, куда он спустился, царил полумрак, пахло сыростью. Пройдя несколько шагов, Буданов заблудился в узких проходах и, не зная, как выйти из лабиринта, остановился. Где-то в глубине вспыхивало сияние электросварки и раздавались голоса, он пошел на шум. У стены трудились двое. Высокого роста механик в промасленном комбинезоне поддерживал трубу, которую сваривал сварщик, детина богатырского телосложения. Он работал без рубашки. На груди была наколота змея, свернутая кольцами вокруг кинжала, на плечах и руках тоже красовались рисунки. На загорелом, почти черном теле узлами переплелись развитые мышцы.
Встречая этого механика на территории, Иван всегда любовался его фигурой. На вопрос Буданова, как пройти в электроотдел, сварщик взглянул на него, ничего не ответил и, прикрыв лицо щитком, стукнул электродом по трубе, Ивана ослепило оранжево-синее пламя.
— Не дури, — проговорил высокий механик и указал, в какую сторону идти.
Иван прошел под сводом труб мимо огромного работающего вентилятора, сотрясающего пол и стены. Рядом он увидел небольшую дверь и вошел в помещение, освещенное лампами дневного света. В углу валялись старые спутанные провода, кабели, разобранные моторы. Посредине стоял стол, за которым сидели знакомый ему монтер Васильев и его напарник Ломов, ловко орудовавшие пассатижами, круглогубцами и отвертками.
— Я за прибором, — сказал Иван, подходя к Васильеву и подавая ему руку.
Тот поднял очки на лоб.
— Ну как там у вас? — спросил он, весело поглядывая на Ивана.
— Да все так же…
— Вот он говорит, — вмешался Ломов, указывая на Васильева, — что у вас было бурное собрание.
— Было, — подтвердил Иван.
— Я такого собрания никогда не видел! — Васильев даже закрыл глаза от удовольствия. — Я ведь тоже был там. Так и надо, пусть знают наших, а то займут пост — и нос в облака, учить таких надо. Особенно дельно ты сказал про соцсоревнование. Это важно. — Он поднял палец: — А что Ленин говорил? Э-э, брат, Ленин на сто лет вперед видел. Масса, а не одиночки… Надо, чтоб все были личности, работали и руководили. А то как же? Только так. Иначе коммунизма не построишь.
Буданов слушал его с улыбкой, ему нравилось, как Васильев толковал Ленина, он сам хотел кое-что добавить, но времени было в обрез, и Иван спросил:
— Прибор готов?
— Готов-то готов, — ответил Васильев, недовольный, что Буданов не поддержал разговора. Он подошел к прибору, по-хозяйски подбоченился и расставил ноги. — Да толку-то от этого. Представь себе, если хоть одна из шести этих огромных ламп перегорит, я вынужден буду ломать обитую листовым железом насадку, ставить новую лампу, потом снова заделывать наглухо, чтоб не протекала вода, и замазывать водоупорной замазкой. Сколько на это уйдет времени? — Он испытующе глядел на Ивана.
— Ну полдня, — сказал тот, соображая, к чему он клонит.
— Ага, полдня! — Васильев приподнял брови. — А как же опыт? А опыт, друг мой, без света никак не получится! — наставительно сказал он. — Считай, опыт сорван. А что это значит? Растолкую: растения для нового научного опыта нужно будет выращивать другие, а на это, брат, надо время. Биология — это тебе не математика, там выращивать ничего не надо, и если ученый сделает ошибку, так сам виноват. А от нас, грешных, зависит много, чуть что не досмотрел — и опыту капут. Думаешь, мало таких случаев бывает? Да сколько угодно! И из-за каждого такого случая ученый теряет целый год.
— Может, это и есть главный пункт нашего соцсоревнования и мы Кочкарева мало на собрании били? — подхватил его мысль Буданов.
— Ты это здорово повернул! — воскликнул Васильев. — Вот, чертушка, дело ведь говоришь! Начинайте вы — мы поддержим.
Васильев и Буданов ударили по рукам. Васильев обошел вокруг прибора, критически оценивая каждую деталь.
— На соплях все держится, работать-то вряд ли будет, — с сомнением сказал он. — Я бы на вашем месте все это переделал.
— Я бы тоже переделал, — вздохнул Иван. — Самому глядеть противно,
