играючи начала расшвыривать бросившее ему вызов войско.
И почернело небо за окном, и погасли свечи. И явились тринадцать безликих, восставших умертвий, с бичами и палицами в руках. И тащат Фрора, Нормана и Даннора к Палачу, на Место плача. И стекаются в тронный зал всякие гады, ведомые верным псом Алмазного короля. И скалил пёс пасть свою, о клыках острых, в предвкушении добычи, наживы скорой.
И ровно вполовину уменьшилось объединённое войско; с ужасом наблюдают трое приятелей за всем этим безумием. Они пытались зажать уши — но всё равно всё слышали; они пытались закрыть глаза — но веки не опускались, а ладони — не слушались. Они пытались вставить хоть слово, но гвалт не прекращался; нет ему венца.
Бьёт Даннор, рубит Фрор, колотит Норман — есть потери и среди их врагов. Даже великан стоит, шатается, ибо насела на Него целая армия пришлых воинов.
— Ну, вот и всё. — С улыбкой на лице вещает повелитель кристаллов. — Может, оно и к лучшему? Разграбили Меня, рассыпали все камни. По полу валяются и они, и битые обломки — всё, что осталось от хрустальных люстр. Им всем, солдатам Правды всё равно конец, ибо мы одолеваем — но Я Сам уже устал столь долго жить…
Не принимающие участия в сражении Тефей и Махенна пытались разыскать трёх королей и отговорить их. Когда они нашли их, то каждому из королей твердили поочерёдно:
— Уведи своё войско; не губи своих вояк. Пожалей родителей их, их детей и жён. Довольно уже кровопролития! Так мы ни к чему не придём…
Но короли не внимали гному и человеку.
Эльданхёрд же, найдя Алмазного короля, начал отгонять от Того ратников:
— Перестаньте же! Или вы не видите, что Он — изранен?!
И встал эльф между великаном и воителями. И отгоняя одних, поворачивал свою голову назад, к великану, и просил, молил Его:
— Бендикс! Ради Эбигейл, которая Тебя простила; ради Лунной Радуги, любовь к которой мы с Тобою разделили — опомнись! Одумайся, прошу! Что же вы все делаете?!
Громкий крик чуть ли не плачущего эльфа заставил всех остановиться.
— Посмотрите на себя! — Орал Эльданхёрд. — Кому лучше от богопротивной мести этой? Прекратите же, и разойдись по домам!
И вытянулись у всех слушающих лица; вытянулись озадаченно.
— Я верю, — Хрипел эльф, почти сорвавший себе голос. — Я верю, что можно иначе. Я верю, что Бендикс способен быть хорошим и отзывчивым — таким, как мы с вами до сего дня.
Тогда побросали все оружие, и подошли ближе, ибо слов эльфа было уже не различить.
И шёпотом рассказал всем Эльданхёрд о добрых поступках великана, о Его благородстве и справедливости в последнее время.
И задумались весьма воины опытные, и стали короли держать совет.
Посовещавшись же с часок, молвили тогда владыки гномов, эльфов и людей:
— Мы отступим, хотя готовы биться до последнего вздоха; мы отведём всё войско своё — но и Алмазный король пусть чем-нибудь докажет искренность помыслов, намерений своих.
Тогда в знак доверия, в знак возможной будущей дружбы владыка бриллиантов раскрыл на ухо трём королям месторасположение сердца Своего, шепнув:
— Отведут вас туда тринадцать; можете уничтожить Моё сердце, коль пожелаете — в вашей Я власти. Устал Я от Самого Себя…
Но короли, тронутые честностью великана, воздержались от похода к огромному каменному столу, накрытому магическим куполом и являющему собой жертвенный алтарь, в котором и покоится сердце из кобальта, алмаза и льда.
— Верим мы Тебе; довольно на сегодня. Сойдём же с поля брани, и топор войны зароем.
И пришла пора прощаться; много было слёз, объятий и рукопожатий. И суждено было стать Махенне будущим королём гномов, а Тефею — будущим королём людей, ибо именно за такими неординарными личностями пойдёт простой народ, держаться будет за них.
Наречено и Эльданхёрду воссесть на эльфийский престол, но молвил он своему отцу Даннору так:
— Либо я буду править совместно с Лунной Радугой — либо не буду править вовсе. Она досконально знает лес и все хотения живущих в нём; она — воплощение всего самого хорошего. Прими же её, отче, когда вернусь я к тебе вместе с ней; будь добр и многомилостив к ней. Что же до задания твоего — знай: под шестым чувством люди понимают и интуицию, и опыт, и любовь; совсем, как мы иль гномы.
Даннору же ничего не оставалось, как смириться и благословить наследника; тот же во весь опор поскакал в ту часть леса, куда эльфы обычно не суются.
Прибыв в лес, Эльданхёрд всюду разыскивал в нём лесную фею — ту самую, ту единственную, что так запала в сердце ему.
Трое суток прошли в бесплодных поисках, покуда не вывело провидение эльфа на опушку, на которой — надломленное древо. И при приближении чужака ровно тысяча рыжих и пушистых белок выскочила на полянку, тут же скрывшись за подкошенным древом, аки за крепостью какой. И зоркими, внимательными, изучающими глазами глядели белочки на незнакомца, пережёвывая во рту лесные орехи.
И подошёл эльф ближе, и скинул с себя и щит, и меч, и лук, и колчан со стрелами.
— Вот, явился в лес я без оружия; ищу я Лунную Радугу.
Средь белок раздался смешок, а ухо эльфа поймало нечто вроде: «Ищи! Найди!».
Эльф же, проходя мимо выстроившихся в ряд длиннохвостых существ, молил об одном:
«Пожалуйста, подай мне хоть какой-то знак! Если я дорог тебе, если я хоть что-то значу для тебя — помоги мне! Сделай шаг навстречу…».
Тогда Лунная Радуга, не выдержав больше сего представления, невольно пустила слезу, и сама себя пожурила за это.
Эльданхёрд, заметив, что одна из белочек чуть не плачет, а щёчки её так и горят, смело подошёл к ней. Бережно, осторожно, аккуратно он взял её на руки, крепко обнял и нежно поцеловал.
Умчались тогда все другие белки прочь, а эльф, не веря своим глазам, видит, что целует её — Лунную Радугу! Которая ещё краше, чем прежде.
— Я знал, что это ты! А если не знал — то догадывался!
— А если бы я не подала тебе знак?
— Тогда я всматривался бы в каждую белку, ища тебя до скончания времён; коль не нашёл бы — то и умер тут же! Как ты? Как чувствуешь себя? Как жила ты эти месяцы? Всё ли с тобою справно, хорошо? Я дико скучал, я дни считал; я ждал, когда вновь встречусь с тобою! Мне не хватает бесед с тобою, мне не хватает твоей улыбки…
— Нормально со мной
