– Слышишь, ты, предатель! Слышишь, – прошипела Джеки, – это ты рассказал, где я прячусь.
– Честное слово, нет, – выпалил Дилан.
– Я прокралась за Диланом в пятницу, – объяснила я, – и позавчера я тоже тут была. Когда он принес удочку и силки.
Дилан посмотрел на меня, как будто я у него на глазах превратилась в насекомое. Он открыл было рот, но Донни его опередил:
– Вот Бейтел точно крался: у него все руки в царапинах от ежевики, через нее и продирался.
Бейтел показал руки. И правда, все в крови.
– А я пошел за Бейтелом, – сказал Донни, – потому что меня припахали за ним присматривать.
Тут на дюну взбежала собака с половиной жареной курицы в зубах. Отдала добычу Джеки и тотчас улеглась рядом с Бейтелом, тихонько поскуливая.
– И давно ты меня преследуешь? – спросил Дилан.
– С тех пор, как научилась ходить, – сказала я.
– Правда? – спросил Дилан.
– Да, – подтвердил Донни.
– Черт подери, – выругался Дилан.
Бейтел поднял голову:
– Сюда идут люди!
Мы все замолчали и прислушались. Издали доносились голоса.
– Они ищут собаку, – предупредил Бейтел.
Джеки вскочила. Обвела нас безумным взглядом. На миг задумалась. Затем скомандовала:
– Все в бункер. Немедленно!
Дилан мгновенно нырнул под землю. Бейтел взял меня за руку и потянул ко входу. Вместе с собакой мы протиснулись через люк. Джеки взяла ветку и принялась заметать следы на песке.
– Тебе помочь? – спросил Донни. Никогда не слышала от него такого вопроса.
– Брысь в бункер, мудила! – рявкнула Джеки.
Через полминуты мы уже сидели друг у друга на головах в кромешной тьме внутри бункера. Воняло мочой. Ужас как воняло. Мы молчали. Джеки искала что-то на ощупь. В смысле, подозреваю, что это она шарила в темноте, потому что вскоре она прошептала:
– Бакс, Никель, зачем вы задули свечки? А спички где?
– Отдадим, если отпустишь нас домой, – сказал первый близнец.
– Тише, говори тише, – шикнула Джеки.
– Только если отпустишь, – гаркнул второй. Или это был первый.
Шум борьбы, пыхтение, сдавленные крики. Донни чиркнул зажигалкой. Джеки сидела на извивающихся братьях, зажимая им рты руками.
– Ого, – сказал Донни и зажег свечи.
Мы скучились в тесном помещении, самое большее два на три метра. Под Джеки и близнецами лежали два спальных мешка и два рюкзака, в противоположном углу валялся еще один спальник и стоял чемодан на колесиках. Мы сидели на песке. Бетонные стены были исписаны такими непристойными текстами, что я их не хочу воспроизводить в моей книге. А это говорит о многом. Значит, это и было их разбойничье логово. Здесь они и ели ворованных кур, среди этой вонищи.
– По-моему, с улицы вообще не слышно, когда здесь говорят, – прошептала Джеки, – но на всякий случай – тс-с-с.
Она по-прежнему прижимала братьев к земле. Все молчали. Мне было страшно подумать, что скажет Дилан, когда мы снова сможем говорить. Однако я с трудом сдерживала смех. Как во время молитвы или поминок. Не смеяться, когда нельзя смеяться, – это же просто невозможно. Точно так же, как не врать, когда нельзя врать. Джеки слезла с братьев. Они принялись ругаться. Теперь уже Донни прыгнул на них и зажал им рты. По-моему, заодно и носы, потому что они тотчас затихли и лежали, как трупы. Джеки осторожно выглянула наружу.
– Все окей, – сказала она и села на свой спальник, – но пока останемся здесь. А ну-ка рассказывайте, как такое могло произойти. Отпусти мальчишек.
Донни выполнил ее приказание. Близнецы не заверещали.
– Давай-ка ты расскажи, – обратилась Джеки к Бейтелу, – тебе я верю.
То, что говорил Бейтел, было так трогательно – мне даже стало неловко. Он рассказал, как мы мыли посуду, и про Дутинхем, и про Андорру. Тут Донни сказал, что он ни при чем, но Бейтел готов был продолжать, и Джеки велела ему рассказывать дальше – ведь сейчас она была главной. И Бейтел поведал, что ему хотелось, чтобы я осталась с ним, но у меня были другие дела, и, когда я ушла из кемпинга, он побежал за мной, потому что должен был рассказать мне еще одну вещь.
– Какую? – спросил Джеки.
– Да, какую? – спросил Донни.
– Заткнись, придурок, – скомандовала Джеки.
– Это секрет, – сказал Бейтел, – я расскажу это только Салли Мо и только когда мы с ней будем одни. Только Салли Мо хорошая.
Честное слово. Так прямо и сказал. Я посмотрела на Дилана. Он сидел, уставившись в огонь.
– Как тебя зовут? – спросила Джеки.
– Бейтел.
– Пф-ф-ф, я-то думала, что только мои родители чокнутые[9], – сказала Джеки и указала на братьев. – Их зовут Бакс и Никель. – Она указала на меня. – Как пишется Салли Мо?
Я произнесла свое имя по буквам.
– И Дилан никогда тебе не говорил, что мы здесь прячемся?
– Нет, – сказала я, – честно, недавно я дала себе слово никогда не врать.
– Соврала она, – добавил Донни.
Джеки посмотрела на него злобно. А при свече злобный взгляд выглядит еще более злобным.
– Дилан ничего мне не говорил, но я все слышала, что ты ему рассказывала, я знаю твою историю.
– Какую историю? – спросил Донни.
Джеки сунула руку под свой спальник и вытащила ружье.
– О том, что я из-под земли тебя достану, если ты хоть кому-то сообщишь, что мы здесь прячемся, – сказала Джеки, – вот какую историю. – И прицелилась в Донни. – Поклянись, что будешь держать язык за зубами.
Донни поднял вверх сомкнутые указательный и средний палец.
– Только если ты расскажешь мне свою историю, – сказал он.
– Ружье заряжено, – предупредила Джеки.
– Это правда, – подтвердила я.
– Клянусь, – произнес Донни.
Затем Джеки направила ружье на меня.
– Я тоже, – сказала я.
После этого она сделала очень хорошую вещь: не стала целиться в Бейтела. Он сидел, обняв собаку, и казалось, что это одно существо, получеловек-полусобака, этакий мифический зверь. С двумя головами, наполненными одинаковыми мыслями.
– Ладно, – сказала Джеки, – может быть, вы меня поймете, если я расскажу мою историю.
Я ее историю знала. И Дилан тоже. Он все еще сидел, уставившись на пламя свечи, и мне очень хотелось, чтобы мы с ним тоже были одним мифическим зверем и чтобы мысли наши тоже были одинаковыми. Но, боюсь, ничего такого мне не светило.
