— Эти некоторые — ассистент Раевского и старшая медсестра оперблока, — напомнил Данилов. — Простите, но их свидетельства у меня особого доверия не вызывают, поскольку…
— А у меня вызывают! — перебил Ямрушков. — И вообще, давайте будем исходить из фактов, а не из домыслов…
«Кто бы это говорил», мрачно подумал Данилов, но вслух ничего не сказал.
— Теперь ваша очередь, Максим Иосифович!
Ямрушков откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и слегка прикрыл глаза, совсем, как зритель, приготовившийся слушать выступление любимого артиста. Когда говорил Данилов, Ямрушков сидел иначе — подался вперед, оперся локтями на стол и смотрел на него исподлобья, сверля настороженным взглядом.
«Интересно, почему он согласился с моей кандидатурой?», подумал Данилов, разглядывая потолочный плинтус, который в углу слегка отклеился.
«Что тут непонятного? — спросил внутренний голос. — Посмотрел на тебя и счел безобидным, решил, что спокойно задавит доцента-практика, случайно попавшего в высокие научные сферы, своим авторитетом. Сколько их было таких опрометчивых, а, Вольдемар?».
Мароцкевич начал свое выступление с комплиментов в адрес Раевского. «Золотые руки… Золотая голова… Подвижник-труженик… Один из лучших кардиохирургов страны…». Если бы Данилов стал петь такие дифирамбы Сапрошину, то его бы сразу же оборвали, попросив высказываться по делу, но Мароцкевича Ямрушков слушал, не перебивая и время от времени согласно кивал — да, так оно и есть, и на часы свои блескучие больше не смотрел.
«Театр двух актеров при одном зрителе», усмехнулся про себя Данилов.
— Я уверен, что такой высококлассный специалист, как Геннадий Всеволодович, не мог позволить себе ни малейшей небрежности, особенно с учетом того, что во время операции применялся его собственный метод профилактики воздушной эмболии при операциях на сердце в условиях искусственного кровообращения…
С методом РаевскогоДанилов ознакомился обстоятельно — изучил всю информацию, которую можно было найти в Сети, а также обсудил тему с коллегой, доцентом кафедры госпитальной хирургии. Суть метода заключалась в постоянном вдувании углекислого газа в операционную рану на внутрисердечном этапе операции. Постоянное вдувание было предпочтительнее широко распространенного продувания камер сердца углекислым газом по окончании внутрисердечного этапа. При продувании углекислый газ вводился в камеры сердца с высокой скоростью и мог травмировать ткани, а при постоянном вдувании он подавался к поверхности операционной раны медленно-размеренно и опускался в камеры сердца мягко, под действием силы тяжести, вытесняя при этом более легкий воздух.[29]
Углекислый газ, в отличие от воздуха, не вызывает закупорки кровеносных сосудов, поскольку он хорошо растворяется в крови. Нужно только следить за тем, чтобы углекислого газа не поступило бы в кровь слишком много, что может привести к отравлению организма. Но, с другой стороны, очистить кровь пациента от избытка углекислого газа гораздо легче, чем ликвидировать воздушную эмболию сосудов, питающих жизненно важные органы. Короче говоря, метод Раевского был хорош и прост, а, стало быть, хорош вдвойне.
Хорош, но не идеален. В природе вообще не существует ничего идеального. У любого метода есть свои недостатки, да и о человеческом факторе тоже забывать не следует. Может возникнуть сбой в работе инсуфлятора, который обеспечивает подачу углекислого газа в рану. Любой прибор, каким бы надежным он ни казался, способен «забарахлить». Хирург в запарке может отключить подачу углекислого газа раньше нужного момента или же может плохо подшить к ране трубку, через которую подается газ… Согласно вселенскому закону подлости, если что-нибудь может пойти не так, то оно обязательно пойдет не так, можно в этом не сомневаться. Однако в подаче Мароцкевича метод Раевского выглядел абсолютно безупречным, не дающим сбоев, стопроцентно предохраняющим от попадания воздуха в кровеносную систему.
Данилов мысленно поставил Мароцкевичу «отлично» за режиссуру. Тот построил свое выступление очень грамотно, подкрепляя заключения фактами и цифрами. Если бы Данилов не был бы врачом, то он бы проникся настолько, что мог начать аплодировать.
Закончив с дифирамбами Раевскому и его методу, Мароцкевич переключился на Сапрошина и мажорный тон тут же сменился минорным.
— Давайте начнем с того, кто отвечает за состояние пациента во время операции? — Мароцкевич посмотрел на Данилова с такой гордостью, словно бы задал не банально-риторический, а какой-то очень умный и каверзный вопрос. — Анестезиолог! И анестезиологи же наблюдают прооперированного пациента в реанимационном отделении. Задача хирургов сугубо техническая — поставить искусственный клапан или сделать своими руками что-то еще. Пациентом занимается анестезиолог, который должен своевременно реагировать на любое отклонение от нормы и также своевременно принимать все необходимые меры. Вы со мной согласны, Владимир Александрович?
— Согласен, — кивнул Данилов. — Так же как и с тем, что Волга впадает в Каспийское море.
— При чем здесь Волга? — удивился Мароцкевич.
Ямрушков открыл глаза пошире и весь как-то подобрался в своем уютном кресле.
— Вы сказали очевидное и общеизвестное, и я тоже сказал, — вежливо улыбнувшись объяснил Данилов. — Давайте станем говорить по существу, так мы сбережем время и лучше поймем друг друга.
— Ну, если по существу, — Мароцкевич зло сверкнул глазами, — то анестезиолог должен был обратить внимание на изменение состояния пациента во время операции, а врачи отделения должны были более ответственно заниматься тяжелым пациентом, своевременно поставить верный диагноз и принять все необходимые меры. Но правильный диагноз был установлен только патологоанатомом!
— Прошу прощения, но в посмертном эпикризе[30] указан ишемический инсульт, — напомнил Данилов.
— Но не указано, что он был вызван воздушной эмболией! — парировал Мароцкевич, кривя в усмешке пухлые губы.
«И этот туда же, — с тоской подумал Данилов. — Тянем-потянем, все за уши притянем».
В Сети Данилов нашел фотографию Сапрошина и его краткую биографию. Ничего особенного — врач как врач. Рязанский мединститут, ординатура, сначала работал в Рязани, а с 2002 года — в Москве. Соавтор пяти научных статей, награжден знаком «Почетный донор Москвы», который вручается тем, кто более двадцати раз безвозмездно сдавал кровь. Подобный альтруизм, разумеется, не может служить гарантией строгого исполнения должностных обязанностей, но в целом характеризует человека с хорошей стороны. Но для Данилова первоочередное значение имели не личные качества доктора Сапрошина, а то, что его всячески и необъективно пытались выставить виновником смерти пациента Хоржика. Справедливость прежде всего, выше всего и важнее всего. Тем более — в суде.
