Помню, первым делом я подумал о Джерри. Я не мог вспомнить, когда в последний раз видел своего отца, и мы с ним тогда крупно из-за чего-то поссорились, но я не хотел устраивать сцену перед человеком, который был моим новым начальником и в то же время лучшим другом моего отца. Я взял бутылку, сказал Полу пару слов и оставил его бродить по саду, отпускать свои глупые шуточки, обниматься с Джерри и хвалиться новыми успехами представителей семейства Блэкли, что я от него и ожидал. Выдохнув, я постарался расслабиться, налил себе вина и улыбнулся.
Я старался изо всех сил забыть о том, что Пол присутствует на пирушке, полностью сосредоточившись на барбекю, но атмосфера была гнетущей, и чем усерднее я старался не обращать внимания на отца, тем чаще слышал его громкий голос, разносящийся по всему саду.
– Поймите меня правильно, я с уважением отношусь к новому назначению своего сына, – сказал Пол в какой-то момент, шумно сопя носом, – но никогда не советовал ему идти в полицию. Фамилия Блэкли предъявляет высокие требования.
Моя фамилия. Единственное во мне, в чем была заслуга Пола, а не моя.
Я молчал, наблюдая сквозь дым от мангала за Джерри, сидящим рядом с Изабель, чтобы увидеть его реакцию, но тот оставался непроницаемым.
Затем Джерри потрепал Изабель по колену, встал и направился через сад к столику, чтобы налить себе вина.
– За фамилию Блэкли, – сказал он, с легкой улыбкой поднимая бокал.
Должно быть, я случайно задел рукой бокал, стоящий рядом с мангалом. Помню, услышал, как он разбился, почувствовал запах вина и увидел, как все оглянулись.
* * *
В пять с небольшим утра мы останавливаемся в сорока метрах от заколоченного гаража, в двух милях к северу от гостиницы «Авива», в которой умерла Мэттьюс. Слева от входа в старый гараж некрашеная деревянная дверь открывается на мгновение, выпуская трех женщин в тонких блузках и обтягивающих джинсах, ежащихся в предрассветном холоде. Затем снова двух мужчин в цепях и кожаных куртках на заказ. Это и есть «Одиночество».
Что касается подпольных заведений, тут требуется хранить все в строжайшей тайне; с другой стороны, необходимо, чтобы нужные люди о тебе знали. Таинственное текстовое сообщение с указанием времени и места – и сотня людей в возрасте от двадцати до тридцати лет заявляются в пустующие мастерские или склад; богемные тусовщики из престижных Хэмпстеда и Хайгейта, получающие наслаждение от возможности потолкаться у стойки с настоящими преступниками и нарушить закон, покурив в помещении. Ребята наивно думают, что такими притонами заведуют антикапиталисты, думающие о Человеке, но на самом деле эти заведения являются творением самых настоящих беспринципных капиталистов, жаждущих высоких прибылей и ради этого готовых ломать ноги тем, кто им мешает.
Значит, я уже бывал здесь прежде? Этот притон имеет отношение к делу, которым я занимаюсь? Я смутно припоминаю, что мне знакомы эта деревянная дверь и эта пустынная улочка; но, быть может, эти воспоминания просто проскользнули в мое сознание какое-то мгновение назад и застряли там, подобно запаху крови, приклеившемуся к моей одежде?
– Я об этом ничего не знаю, – говорит Бекс, почесывая свой массивный затылок. Этот человек любит чесаться.
– Вот что мне известно. Есть вторая медсестра. Ей также угрожала опасность, но, возможно, она еще жива.
– Вторая женщина?
– Если она еще жива, времени у нас, скорее всего, в обрез. И я думаю, что она как-то связана с этим местом.
Бекс чешет руку. Пусть он привык действовать; при этом он также привык беспокоиться.
– Как ее зовут?
– Я не знаю.
– Нам известно, как она выглядит?
Превозмогая боль, я качаю головой и смотрю на убогую деревянную дверь. Я понятия не имею, как попасть внутрь и что может ждать меня там, если я это сделаю. Моя отказавшая память пугает меня, но другого выхода я не вижу.
– Нам нужно позвонить в участок, – говорит Бекс. – Это не наша работа, шеф. Нам следует вызвать убойный отдел.
Ему это совсем не нравится, и я его не виню. Мне это тоже не нравится. Но если к делу подключится отдел по расследованию убийств, меня подвергнут тщательным допросам. Станут известны мои провалы в памяти, и тот, кто стоит за этим, также узнает о них. Мне приходит в голову, что, пожалуй, одно из немногих моих преимуществ заключается в том, что убийца не знает о моем «забвении». Вероятно, он по-прежнему полагает, что я знаю больше, чем знаю на самом деле. Если он проведает, что я ничего не помню, у него появятся очень веские основания убить меня до того, как ко мне вернется память. Меня отстранят от дела и отправят на больничный, и я превращусь в беззащитную мишень.
Однако прежде чем я успеваю ответить, из-за угла выруливает черный «БМВ» и останавливается перед дверью. Из него вылезают трое мужчин и осматривают улицу. Светловолосые, одетые с иголочки. Двое молодые и нахальные, третий постарше, но производит впечатление дерганого и более опасного. Я непроизвольно сползаю в тень в машине и вижу, что Бекс делает то же самое. Троица стоит достаточно близко к нам, чтобы слышать их голоса, однако говорят они не по-английски. Это какой-то гортанный восточноевропейский язык, как у того типа, который напал на меня в больнице. Знаю ли я этих людей? Обменявшись несколькими фразами, они стучат в деревянную дверь и скрываются внутри.
– Я ждать не намерен, – говорю я. – Если эта женщина еще жива, вероятно, ее скоро убьют. Оставайся здесь и следи за теми, кто входит.
– При всем уважении к вам, шеф, если вы твердо решили зайти внутрь, я снаружи не останусь.
Бекс полон решимости. Я обдумываю, не следует ли отдать ему официальный приказ, затем начинаю гадать, а может быть, оно и к лучшему, если он зайдет внутрь и будет у меня на виду. В любом случае Бекс уже выбирается из машины. Поэтому я концентрируюсь на том, чтобы пересечь улицу следом за ним, плотнее запахнув флиску, спасаясь от свирепого утреннего ветра. Нагоняю Бекса у двери в гараж, которая при ближайшем рассмотрении оказывается лишь двумя листами фанеры, приколоченными к деревянной раме. Делаю выдох, выпуская облачко пара, и поднимаю руку, чтобы постучать.
Однако в этот момент импровизированная дверь открывается, и выходит женщина в сопровождении двух мужчин, у каждого из которых украшений больше, чем у нее. Женщина нервно смеется и жалуется на снег. Я делаю шаг вперед, словно я здесь свой, и придерживаю дверь. К моему облегчению, мужчины не обращают на меня никакого внимания, продолжая о чем-то спорить, и я быстро прохожу внутрь, не оглядываясь на то, следует ли за мной Бекс.
Внутри темно и сыро. Прямо передо мной голые стены фойе и пластиковый табурет, на котором должен был бы сидеть вышибала, но, к моему удивлению, табурет пуст.
Бетонный пол круто уходит вниз. Судя по масляным пятнам, в прошлом это был пандус съезда в гараж, но ниже – вторая дверь, на этот раз металлическая, усиленной конструкции. Из-за нее доносятся сердитый пульс барабанов и басов, запах пота и горькой смеси «травки» и никотина. Вдруг дверь распахивается, и выходит вышибала, невысокий, но вдвое шире меня в плечах. Он оглядывает меня с ног до головы, и я готовлюсь что-нибудь соврать.
