Но ты была не одинока, Кармен. Я шагала рядом, по тому же тротуару. Мне даже не пришлось прятаться. С тобой все было легко. Ты очень рассеянна. Погружена в себя.
Похоже, ты не смотрела новости. Или просто не обратила на них внимания. Может, тебе наплевать, что кто-то в этом городе охотится на людей вроде тебя. Словно хочешь, чтобы тебя убили. Я тоже этого хочу.
Когда я следила за тобой — когда я пыталась быть тобой, — мне не раз приходило в голову: а говорила ли ты своим детишкам, чтобы они смотрели в обе стороны, переходя через дорогу? В ту ночь ты была бы для них плохим примером. Не смотрела по сторонам.
А это плохо, очень плохо для тебя и для всей вашей глянцевой семейки из кухонного телешоу.
Потому что никогда не знаешь, не придется ли твоим детям ходить по улицам одним. Что ж, теперь они получат хороший урок дорожной безопасности.
Глава 40
Письмо обрывалось — на середине фразы.
Ладно, по крайней мере у них появилось что-то новое. Кармен Д'Абруцци жива, и они перехватили послание убийцы. Немного обнадеживает, правда?
Жанна Галетта закрыла глаза, стараясь быстро и четко обдумать свежую информацию. Вероятно, Мэри Смит набросала черновик письма, чтобы закончить его уже после преступления.
Но зачем она оставила его здесь? Нарочно? И вообще, кто писал этот текст — она или кто-либо иной? Неизвестно.
Похоже, эти вопросы никогда не закончатся. Хорошо бы для разнообразия получить хоть один ответ. Так сказать, для затравки.
Она вспомнила Алекса Кросса, точнее, фразу из его книги. «Продолжайте спрашивать, пока не нащупаете главный вопрос, краеугольный камень, на котором держится все дело. Тогда можно будет двигаться обратно. Тогда вы начнете находить ответы».
Главный вопрос. Краеугольный камень. Где, черт возьми, его искать?
Шесть часов спустя детектив Галетта все еще топталась на месте. Ближе к вечеру она распустила по домам последних посетителей. Пятеро свидетелей дали пять совершенно разных показаний насчет того, кто сидел за тем компьютером, остальные вообще ничего не знали.
Ни в одном из допрошенных Галетта не нашла ничего подозрительного, однако все двадцать шесть требовали дальнейшего наблюдения. От одной мысли об отчетах и бумагах, которые ей придется заполнять, детективу становилось дурно.
Кредитная карта Мэри Смит, разумеется, оказалась краденой. Она принадлежала миссис Дебби Грин, восьмидесятилетней женщине из Шерман-Оукс, которая даже не подозревала, что у нее что-то пропало. Сама карточка осталась абсолютно чистой — никаких следов и отпечатков пальцев. Да, она чертовски осторожна и предусмотрительна, особенно для психопата.
Галетта попросила управляющего принести крепко заваренный эспрессо. Остаток вечера она проведет в своем кабинете, где постарается проанализировать события прошедшего дня, пока они свежи в памяти. Сосед обещал выгулять ее собаку. По дороге домой есть неплохой китайский ресторанчик, там можно перекусить. В общем, у нее все в порядке, разве нет?
Нет!
Неизвестно, успеет ли она домой хотя бы до полуночи, а если и успеет — удастся ли ей заснуть?
Скорее всего ответ будет отрицательным — в обоих случаях.
Ну, так где этот чертов главный вопрос, который она должна найти? Где краеугольный камень?
Или Алекс Кросс попросту вешал лапшу на уши?
Глава 41
— Она никогда толком не знала, что ей нужно. Кристин мне нравится, но после Ямайки с ней что-то случилось. Сейчас она просто идет напролом, и тебе надо делать то же самое.
Мы с Сэмпсоном сидели в «Зинни», нашем любимом ресторанчике по соседству. Из музыкального автомата доносились грустные завывания Би-Би Кинга. Настроение у меня тоже было вполне блюзовое, и ничего иного слушать не хотелось.
Мрачноватую атмосферу заведения компенсировал Рафаэль, местный бармен, который знал нас по именам и щедро наливал нам выпивку. Я созерцал стоявший передо мной бокал со скотчем. Сколько их уже было — три или четыре? Вот черт, до чего же я устал! Как говорили в одном фильме про Индиану Джонса: «Дело не в том, сколько ты прожил, а в том, сколько ты прошел».
— Джон, но ведь проблема не в Кристин, верно? — Я покосился на Сэмпсона. — Она в маленьком Алексе. Или в Али, как он себя теперь называет. Парень с каждым днем становится взрослее.
Мой друг похлопал меня по плечу:
— Главная проблема в твоей башке. А теперь послушай, что я тебе скажу.
Сэмпсон подождал, пока я выпрямлюсь и посмотрю на него внимательно. Его взгляд устремился к потолку. Потом он захлопал глазами и поморщился:
— Вот черт, я забыл, что хотел сказать. А жаль, честное слово. Тебе бы сразу полегчало.
Я не удержался от улыбки. Сэмпсону всегда удавалось меня развеселить. Так повелось с тех пор, когда мы вместе росли в округе Колумбия и нам было по десять лет.
— Ладно, сейчас мы все поправим.
Он сделал знак Рафаэлю, чтобы тот налил нам еще по одной.
— Никогда не знаешь, чем это может закончиться, — проворчал я себе под нос, — когда кого-нибудь любишь. Никаких гарантий.
— Верно, — кивнул Сэмпсон. — Взять хотя бы меня. Скажи ты мне еще год назад, что у меня будет ребенок, я бы рассмеялся тебе в лицо. А теперь у меня на руках трехмесячный младенец. Какое-то безумие. И кто знает, что будет дальше? Все может закончиться вот так, — добавил он и щелкнул пальцами так, что у меня заложило уши.
У моего приятеля самые большие руки, какие я когда-либо видел. Рост у меня шесть футов три дюйма — не гигант, конечно, но выгляжу внушительно. Однако рядом с Сэмпсоном я всегда кажусь слабаком.
— Нет, мы с Билли отлично ладим, — продолжил он свою беспорядочную болтовню, которая каким-то непонятным образом ухитрялась попадать прямо в цель. — Но никто не поручится, что потом все не пойдет наперекосяк. Я так и вижу, как лет эдак через десять она вышвыривает на лужайку мои вещички. Черт его знает. Впрочем, что это я? Моя девочка никогда так не поступит. Кто угодно, только не Билли, — спохватился Сэмпсон, и мы оба рассмеялись.
Мы молча пили несколько минут, и я чувствовал, что настроение у меня становится хуже.
— Когда ты опять увидишь Алекса? — спросил мой друг, и его голос прозвучал мягко. — То есть Али. Мне нравится это имя.
— На следующей неделе, Джон. Когда я снова буду в Сиэтле. Нам нужно разработать график посещений.
Посещений! Я ненавидел это слово. Значит, мои встречи с сыном — посещения? Каждый раз, когда я произносил его вслух, мне хотелось что-нибудь разбить. Например, окно или лампу.
— Интересно, как они это представляют? — обратился я к Сэмпсону. — Нет, серьезно. Как я могу смотреть на Кристин, на Алекса и притворяться, будто ничего не происходит? Каждый раз, когда я их вижу, у меня сердце разрывается на куски. Даже если мне удастся сохранять веселый вид, невозможно так общаться со своим сыном.
