Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
– Царь природы, – говорит буддизм, – не тот, кто ею пользуется, а тот, кто ею является.
Гладкое, не осложненное деталями мускулатуры тело Будды держит голову, в которой свершилась перемена, навсегда оторвавшая его от нас. О величии свершившегося говорит выражение лица, которое трудно описать, но еще труднее приобрести.
Прежде всего это безграничный и безусловный покой. Разглаженный, без единой морщины лоб. Изгиб сросшихся бровей, миндалевидный разрез глаз и изящная линия губ рифмуются, как стая чаек в штиль. Полуопущенные веки прикрывают глаза настолько, насколько нужно, чтобы отличить от безмятежного сна напряженную работу медитирующего разума. Он спорит с привычками и побеждает заблуждения тем, что устраняет их причину – себя. Следствие победы – высшее достижение буддийского искусства: улыбка Будды.
Иногда улыбку Будды сравнивают с той, что осеняет лица древнегреческих куросов, архаических статуй, установленных в честь покойников. Их лица тоже озарены светом сокровенного знания. Улыбаясь, они утешают живых, обещая им сносное будущее. Но если мускулистый курос – атлет, то Будда – духовный атлет, вроде христианских столпников, с той разницей, что, отказавшись умерщвлять плоть, он пользовался ею по назначению. Тело помогло ему вырастить ту самую улыбку, которая рождается в самом естестве человека, открывшего свое единственное предназначение – стать буддой.
Глядя на дошедшие к нам из тьмы веков каменные фигуры, мы знаем – не верим, а знаем, – что это возможно. Тогда и сейчас. Что говорить, я сам знаю трех будд. Правда, один, тот самый настоятель, уже умер – что бы это ни значило.
На полпути к фашизму
Итальянский футуризмНа рубеже двух предыдущих столетий мир испытал такое потрясение, которое не идет в сравнение даже с нашим временем. Мы закалены чередой научно-технических революций, но век назад каждое изобретение – автомобиль, радио, самолет – вырывало человека из истории, бросая на пороге нового.
Футуристы дали первый и самый громкий ответ на вызов прогресса. Они презирали прошлое, интересовались настоящим и стремились в будущее, которое осваивали с помощью манифестов. Первым шедевром течения стало его название. Взяв в судьи еще не существующее, футуристы творили обещаниями, призывами и лозунгами. Манифест Маринетти занял полосу парижской «Фигаро» от 1909 года. При ближайшем рассмотрении 11 тезисов отца-основателя футуристов кажутся расплывчатыми, мелодраматичными, глуповатыми и опасными. Призывая поклониться будущему, он прославлял бессонницу, называл войну гигиеной нации и утверждал, что автомобиль не хуже Ники Самофракийской. Стоит заметить, что сами футуристы не умели построить автомобиль. Они и ездили на нем плохо и постоянно попадали в аварии. Важно, конечно, другое: футуризм уравнивал низкое (технику) с высоким (искусство).
Футуристы начали со скандала. Он, сперва робкий, стал единицей их искусства. Крупнейший художник футуристов Джакомо Балла открыл свою долгую карьеру пуантилизмом с электричеством. На его полотне свет фонаря заглушает «дохлую луну», которой футуристы объявили войну за старомодность.
В Италии борьба с прошлым была особенно актуальна. Страна влачила груз накопленной красоты, удушающий живого художника. Чтобы вырваться из мертвой хватки своей великой истории, искусству пришлось сменить тему и найти себе иного кумира. Сравнив все победы прогресса, футуризм вывел их общий знаменатель – скорость – и стал ее изображать[21]. На картине «Рука скрипача» художник на одном полотне совместил разные положения кисти со смычком. Того же результата добивался фотограф, снимавший секретаршу, печатающую на пишущей машинке, – курьез, предвещающий мультипликацию.
Футуризм стал интересней, когда молодые художники привезли из Парижа кубизм и переделали его на свой лад. Если парижские новаторы изображали статичный объект с разных сторон, то итальянцы привели его в движение, поместив самого зрителя внутрь картины и в гущу событий. На холсте «Динамизм велосипедиста» Умберто Боччони изобразил вихрь на двух колесах. Такой же, но монументальный портрет энергии тот же автор запечатлел в пейзаже стройки. По обочинам холста растут новые дома, толпятся рабочие, высятся краны, но центр захвачен бешеным водоворотом цветных волн и частиц. Присмотревшись, мы увидим в их пляске разномастных коней, издревле символизирующих вырвавшуюся на свободу стихию.
Обуздав ее, футуристы надеялись построить будущее и чертили его проекты – в том числе такие подробные, как архитектурные фантазии Марио Кьяттоне. Созданный его мечтой в 1914-м город состоит из небоскребов и транспортных эстакад. В нем нет ни деревьев, ни тротуаров (девиз футуристов – «Смерть пешеходам!»). В Италии, заполненной руинами, дворцами и замками, такой город строить было негде, но и в Нью-Йорке, о котором грезили все футуристы, тогда такого не было. Небоскребы первого поколения, вроде лучшего из них – «Вулворта», подражали готическим соборам и напоминали свадебный торт с кирпичными розочками и цементными гирляндами. Футуристы, освободив высотки от орнамента и других украшений, предсказали функциональную архитектуру, с которой я живу и которая мне мало нравится.
Футуризм дал меньше, чем мог бы. Обещав перестроить Вселенную, он шел от противного и разрушал окружающее по мелочам. В музыке это привело к концерту трещеток, шумелок и «танцам под два мотоцикла». В быту – к многоугольному сервизу. В зодчестве – к идее засыпать каналы Венеции развалинами ее палаццо. В театре (кино футуристы, как ни странно, не заметили) новаторство заключалось в замене живых актеров механическими марионетками. Спектакль, заказанный Дягилевым и поставленный на музыку Стравинского, назывался «Фейерверк» – шумное зрелище без сюжета. В поэзии футуристы провозгласили освобождение слов. Стихи, лишенные, как в интернете, пунктуации и орфографии, отличал еще и безумный типографский набор. Книга Маринетти, составленная из поэтических репортажей с балканской войны, подражала пулемету и называлась «Zang Tumb Tumb».
Самыми занятными были кулинарные проекты футуристов. Маринетти, вспоминая холодные слипшиеся макароны, которыми его кормили на австрийском фронте, решил запретить пасту, которая, по его мнению, делала итальянцев толстыми и ленивыми. Заменить ее была призвана кухня будущего. По ее рецептам, собранным в поваренную книгу футуризма, готовили в туринском ресторане «Santo Palato». Коронное блюдо – «курофиат»: фаршированная шарикоподшипниками птица, которую подает женщина из завтра – лысая официантка в очках.
Футуристы, хотя они и разменивались на отдельные виды искусства и отрасли быта, прокламировали свою конечную цель в полном преображении жизни. Это подразумевало слияние ее, жизни, с искусством в один синкретический шедевр объединившихся муз: Gesamtkunstwerk. У применявшего это понятие Вагнера оно означало тотальное произведение искусств самого Вагнера и сводилось к оперному фестивалю в Байройте. Футуристы шли дальше. Родившись на окраине тогдашней Европы, в отсталой, увязшей в своем классическом прошлом стране, они мечтали перелицевать ее по своей выкройке. Стремясь избавиться от «подлой действительности», Маринетти в манифесте 1920 года потребовал предоставить «всю власть людям искусства».
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
