Вот это и погубило Чарлза. Именно так оно и начиналось.
Мысль остудила его пыл, но ему потребовалось собрать по капле все силы, прежде чем он прервал поцелуй и отступил от Кейтлин.
Она уже не сжимала его шею, но рук не опустила. Как завороженная, она смотрела на него снизу вверх, и ее карие глаза сделались огромными, а полураскрытые губы были припухшими, и на лице застыла озадаченная гримаса. Александр отлично понимал, что она чувствует.
Что было в этой женщине такого, что мгновенно будило его страсть? Дело не в красоте — он знавал множество красавиц, впрочем, не столь ошеломительно прекрасных, как Кейтлин. Тут крылось нечто большее. Словно одно соприкосновение губ воспламеняло обоих невидимым огнем.
Она, кажется, внезапно осознала, что он разжал объятия, и поспешно отскочила назад, обхватив себя руками, словно обиженный, одинокий ребенок.
Первым побуждением Александра было снова привлечь ее к себе, но он сумел с ним справиться.
Разве не то же чувствовал Чарлз, когда впервые встретил ту ведьму, которая впоследствии стала его женой? И его так же неумолимо влекло к ней…
Крупные капли дождя просачивались сквозь листья, остужая его страсть. К нему постепенно возвращалась способность трезво мыслить.
«То же чувствовал и Чарлз, и именно поэтому я не позволю этому чувству овладеть и мной». Он стиснул зубы.
— Этого не следовало допускать.
— Нет.
Ее голос слегка дрогнул, словно она не была уверена в своих словах.
— Вы меня разозлили, и я… — Он пожал плечами. — Я не удержался.
Она глубоко вздохнула:
— Вы… вы были правы. Не насчет поцелуя, но… вы были правы насчет лошади. Мне следовало предупредить конюшего, что не справлюсь с этой гнедой.
В лесу стояла тишина, только капли дождя стучали высоко в кронах деревьев, по ковру из опавших листьев и мха. Александр не знал, что сказать. Впервые в жизни решительно не находил слов.
— Я позволила гневу заглушить доводы рассудка. Сделала это, не подумав о последствиях. Мне не следовало так поступать.
Александр понимал, что она говорит искренне, и на этом следовало бы остановиться. Частично вина за ее необдуманный порыв лежит на нем самом, и это он тоже понимал. И все-таки ему было мало. Она ему задолжала!
— Полагаете, можете творить, что взбредет в голову, а потом пробормотать извинение — и дело с концом?
Ее щеки вспыхнули. Она отбросила со щеки прядь намокших волос.
— Нет, только начало. Неужели вы не просите извинения, когда бываете не правы?
Жаль, что она выглядит сейчас так очаровательно-небрежно — словно только что с любовного ложа. И ведь было почти так! Даже сейчас его мужское естество мучительно изнывало, когда он вспоминал, как держал ее в объятиях, и ее роскошная грудь прижималась к нему, а губы раскрывались навстречу поцелуям. Он даже застонал, когда раскаленное копье желания пронзило его тело, еще сильнее раздувая пожар гнева.
— Я действую лишь после того, как все хорошо обдумаю. Поэтому мне никогда не приходится извиняться за решения, которые я принял.
— Ох, да вы просто несносны! А я-то думала, что страдаю избытком гордости. Берегитесь, Маклейн! Подобные заявления могут разгневать судьбу, и она захочет преподать вам урок.
Он невольно улыбнулся, пожимая плечами:
— Херст, я просто говорю правду. Если вы не научитесь думать, прежде чем что-то делать, вам, возможно, придется слишком сильно раскаиваться. Ведь после Лондона вы не катались верхом, не так ли?
— Нет, каталась. Я брала одну из лошадей сквайра.
— В самом деле? Резвая была лошадка? Не хуже Милк?
— Милк?
— Так зовут вашу лошадь, и вы бы знали это, если бы слушали, что говорит вам конюший.
Она оглянулась на свою гнедую, которая мирно пощипывала травку.
— Ну, может быть, лошадь сквайра не совсем такая резвая, как Милк.
Александр скептически приподнял бровь.
— Ну хорошо. — Она взглянула на него. — Она была тихоня и даже рысью не шла, какое уж там галопом. Вот. Теперь вы довольны?
— Да, если это правда.
Она возмущенно застыла.
— Маклейн, я не лгунья.
— Нет. Вы особа, которая охотно говорит и делает что угодно, лишь бы добиться желаемого.
Ее щеки порозовели еще больше.
— Я совсем не такая!
— Ни разу не видел, чтобы вашими поступками двигало что-то другое, нежели эгоизм. Вы могли пораниться!
Кейтлин нахмурилась:
— Знаю. И лошадь тоже, вот поэтому я впредь не сделаю подобной глупости. Не будете ли вы так добры прекратить читать мне нотации? Вы сейчас прямо как мой отец.
Александр удивился:
— Ваш отец? Викарий?
Она кивнула, в глазах внезапно засветились искорки смеха.
— Да, в точности как мой отец. «Кейтлин, не высовывайся так из окна, не то упадешь! Кейтлин, не носись по дому, а то запнешься обо что-нибудь!» Мой батюшка просто душка, но иногда очень старомодный!
Старомодный! Александр не знал, что и сказать. Еще никто — ни мужчина, ни женщина — не приводил ему в сравнение их собственного отца или старого викария! Люди называли его опасным человеком.
— Вы дерзите как черт знает кто!
Она отбросила волосы с лица.
— Именно так говорит и папа — за исключением слова «черт». Он не из тех, кто выражается подобным образом.
— Дело не в черте. Это сказал бы вам любой, кто наделен хоть каплей здравого смысла! — резко возразил Александр.
Ветер задул сильнее, раскачивая деревья и осыпая землю дождем из мокрых листьев. Кейтлин сняла с плеча большой мокрый лист.
— Маклейн, вы не можете в самом деле так сердиться на меня за то, что я села на лошадь, с которой мне было не совладать. Все дело в том, что случилось три месяца назад в Лондоне.
Он замер.
— Все дело в вашем поведении и в том, что вы рисковали и собой, и лошадью.
Ее глаза потемнели.
— Я не хотела подвергать опасности кого бы то ни было — ни сейчас, ни в особенности три месяца назад. Маклейн, я…
— Сейчас не время это обсуждать. Если вы до сих пор не заметили, идет дождь. И он пойдет сильнее.
Кейтлин посмотрела на небо, видневшееся в проеме между ветвей.
— Вы нагнали бурю.
Александр не ответил, но пытливо всматривался ей в глаза, ожидая привычного страха или вспышки зависти, но видел лишь спокойную уверенность. Она храбрая, надо отдать ей должное.
— Ну, не буря, так, небольшая гроза. Но будет очень сыро.
